В своём поколении Скабичевский представляет своеобразное исключение; ему принадлежит едва ли не самое яркое описание стиля игры Некрасова. Скабичевский играл в преферанс всю жизнь, преимущественно в кругу семьи («с матушкой и сестрою»), доводя этим своим занятием до слёз презрения «передовых людей» своего времени — наподобие сотрудницы «Отечественных записок» Л. Ожигиной.

Среди партнёров Скабичевского по преферансу неожиданно возникает имя первого и лучшего русского переводчика Беранже — Василия Курочкина (1831–875):

«Летом в 1875 году (т. е. за считанные недели до смерти) он жил на даче в Третьем Парголове, недалеко от моей дачи. Мы ежедневно виделись с ним, купались вместе, играли даже однажды в преферанс».

Скабичевский, впрочем, свидетельствует, что Василий Курочкин предпочитал истратить десять рублей (зимой) на блюдо земляники, чем проиграть их в карты, поэтому включать его в число настоящих писателей-игроков нет оснований.

Афанасьев-Чужбинский, Александр Степанович

(1816–1875) (настоящая фамилия Афанасьев) украинский и русский прозаик, поэт, переводчик, заядлый картёжник и живописатель карточной игры, игрок в преферанс и в банк, уличённый в шулерстве лично Н. А. Некрасовым.

А. Я. Панаева в «Воспоминаниях о домашней жизни Н. А. Некрасова» (в не входящем в основной корпус мемуаров Панаевой фрагменте) так рассказывает о визите приехавшего в Петербург «из дальней провинции» Афанасьева в дом Некрасова:

«Он обедал у нас и после обеда предложил Некрасову и Панаеву сыграть в преферанс. Играли недолго. Панаеву надо было ехать куда-то на вечер, и он уехал. А… (Панаева не называет Афанасьева полной фамилией, но она установлена с полной достоверностью) предложил Некрасову сыграть в банк.

— Я давно не играл в банк, — сказал Некрасов.

— Ну, ставьте рубль. — сказал А…, тасуя карты.

Некрасов написал мелом рубль, прикрыл карту и, пока ставил небольшие куши, всё выигрывал.

— Вот какое вам счастье, — говорил А… с досадою.

— Ну, не злитесь, — сказал Некрасов и поставил все 25 рублей, которые выиграл.

Карта его была убита.

Некрасов опять поставил 25 рублей и проиграл их.

Терминов я не припомню, но в какой-нибудь час Некрасов проиграл 1000 рублей.

Я удивилась тогда спокойствию, с которым играл Некрасов, всегда запальчивый в игре. Несмотря на уговаривание А… продолжать игру, убеждавшего, что проигравший может отыграть свои деньги, Некрасов, вставая из-за стола, сказал:

— Нет! Больше не хочу играть. Сейчас вам принесу деньги.

Получив деньги, А… уехал.

Некрасов сидел в раздумье у стола и сказал:

— Что за странность? Маленький куш ставил — выигрывал, а большой куш стал ставить — карта бита!

В это время пришли трое постоянных наших молодых гостей. Увидев, что раскрыт ломберный стол, они заметили Некрасову, что давно не играли с ним в преферанс, и стали играть, как обыкновенно, по четверти копейки.

Сдавались те самые карты, которыми метал банк А… Некрасов, взяв карты, вдруг сказал:

— Господа, позвольте эту сдачу не считать, мне нужно осмотреть карты, — и он стал рассматривать их.

Играющие и я с удивлением следили за Некрасовым, который пристально расследовал их. Когда он окончил осмотр карт, то спокойно сказал:

— Сдавайте.

Его стали спрашивать, зачем он рассматривал карты.

— Мне нужно было.

Играя, Некрасов всё время шутил.

Когда гости, поужинав, ушли, Некрасов, взяв колоду карт в руки, сказал:

— Посмотрите, каждая карта отмечена ногтем. Ай да молодец, вот для чего отпускает себе длинные ногти!»

Рассказ Панаевой выглядит в высшей степени достоверно, особенно если прочесть роман Афанасьева-Чужбинского «Петербургские игроки» (СПб., 1872; другое название — «Рыцари зелёного поля»; роман переиздан в 1893 г. с примечанием, что должно было иметься и продолжение романа, но среди бумаг покойного отыскать его не удалось) — книгу, написанную, если без большого художественного озарения, зато с огромным знанием игры и шулерских приёмов. В книге «Очерки прошлого» (три издания при жизни автора) Афанасьев-Чужбинский подробно описал карточную игру своего времени, в том числе и преферанс.

Булгаков, Михаил Афанасьевич

(1891–1940) драматург, прозаик, бильярдист и винтёр. Е. Земская, сестра Булгакова, вспоминает о том, как ещё в детстве в доме Булгаковых сменялись увлечения: «Ракетки и мячи покупали мы, старшие дети, на заработанные нами деньги. Стали постарше, не бросая крокета и тенниса, увлеклись игрой в винт». Сохранились отрывки длинного пародийного стихотворения Булгакова (от лета 1915 г.), где имелась характерная парафраза Никитина:

«Помоляся Богу,

Улеглася мать.

Дети понемногу

Сели в винт играть».

Земская приводит цитату из письма матери Булгакова к ней от 11 ноября 1914 г. о жизни Булгакова с его первой женой, Татьяной (урождённой Лаппа): «Нравится она с Мишкой тебе? Они живут настоящим семейным домом. Устраивают субботы; винтят (т. е. играют в карты, в винт)».

Л. Е. Белозерская вспоминает детали, важные для сценического включения картин игры в булгаковские пьесы: «Что касается тараканьих бегов, то они, с необыкновенным булгаковским блеском и фантазией, родились из рассказа Аркадия Аверченко „Константинопольский зверинец“, где автор делится своими константинопольскими впечатлениями тех лет. На самом деле, конечно, никаких тараканьих бегов не существовало» (заметим в скобках: возможно, что они всё же существовали, свидетельство тому — их нынешнее возрождение в России, однако сейчас для бегов используются крупные южноамериканские тараканы).

Ниже Белозерская пишет: «Сцена в Париже у Корзухина написана под влиянием моего рассказа о том, как я села играть в „девятку“ с Владимиром Пименовичем и его компанией (в первый раз в жизни!) и всех обыграла». Ей же принадлежит рассказ о книге А. В. Чаянова «Венедиктов, или Достопамятное событие жизни моей», посвящённой приключениям персонажа по фамилии Булгаков, его борьбе с неким посетившем Москву Сатаной по фамилии Венедиктов, у которого Булгаков выигрывает в карты… собственную душу; заметим, идея вполне гоголевская, а Гоголь был любимым писателем Булгакова.

С. А. Ермолинский, близкий к Булгакову в последние годы жизни писателя, также вставляет фразу в свои «поздние» воспоминания: «Прочный мир детства. Так казалось. Может быть, поэтому он и ходил на обветшалую „Аиду“, нацепив бантик, или когда играл в винт (как папа)». В воспоминаниях Белозерской и Ермолинского много места уделено игре Булгакова на бильярде, притом с литературным врагом — с Маяковским, игравшим, по многим данным, очень хорошо.

Сцена игры в винт в «Белой гвардии», при всей сценичности подобной картины, в пьесу «Дни Турбиных» не попала, зато попала в «Бег» сцена игры в «девятку», собственно говоря, в железку, — азартная