Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Позже, — сказал себе Десейн. — Посмотрю позже». Он кивнул Бурдо и спрыгнул на пол, потом задернул шторы.
Значит, они прорубили дверь в стене, верно? Чего они пытаются этим добиться? Разрушить его ощущение реальности?
Внимание Десейна привлек сверток на кровати. Он манил его к себе через всю комнату. Десейн испытывал непреодолимое искушение. Это было больше, чем просто еда. Он ощущал внутри себя жуткий голод, утолить который мог только Джасперс. Десейн вдруг представил себя Улиссом Теннисоном, целью жизни которого являлся девиз: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». И все же мысль о Джасперсе, находившемся в свертке, преследовала его. Десейн почувствовал, как пальцы непроизвольно разрывают бумагу. Сыр Джасперса. От него исходил дразнящий аромат. Ощущая внутреннюю беспомощность, Десейн откусил кусочек. Проглоченный сыр принес с собой тепло. Он продолжил есть, загипнотизированный собственными действиями.
Психолог медленно опустился на кровать, облокотился на подушки и уставился в потолок. Зернистый свет, отражавшийся от дерева, дрожал, как морская волна, поднимающаяся и опускающаяся, наполняя его благоговейным страхом, неотступным и всеохватывающим. Ему показалось, что его сознание — преграда на пути внешнего мира, и этот внешний мир — просто глупый механизм, не способный чувствовать или сопереживать.
Его собственная личность превратилась в узкий луч света, и он ощущал, как огромный поток бессознательного становится больше и больше, придавливая своим тяжким грузом.
«Это психоделика, — сказал он себе. — Не думай об этом».
Но этот поток было не остановить. Его сознание, расширяясь вверх и устремляясь наружу, ударило вдруг гейзером чувственных откровений, ввергнув его в состояние блуждающей сознательности.
Не осталось никакого внутреннего «я» — только безвременное ощущение бытия, безмятежно существующего. Десейн вдруг понял, что упивается этим ощущением. Его сознание вело поиск.
«Где дети? — спросил он себя. Для него оказалось шокирующим откровением, осознание того, что за все время он не видел в этой долине ни детей, ни школ. — Где же дети? Почему ни один из исследователей не сообщил об этом? Но исследователи же умерли», — напомнил он себе.
Смерть… странно, но это слово нисколько не пугало. Он почувствовал, как через зону сознательно уменьшаемого давления поднимается выше, где его не смогут достать могущественные силы зла. Долина, Джасперс — теперь он не мог без них существовать. Эта комната, освещенная ослепительным солнечным светом, листья на дубе за окном — все было прекрасно, невинно, выстроено в определенном порядке. Внешняя Вселенная стала частью его бытия, мудрого и сострадательного.
Десейн удивился этому ощущению. Вселенная снаружи — ему казалось, словно он только что сам создал эту Вселенную. «Нама-Рупа, — подумал он. — Я Нама-Рупа, воплощение имени и формы, создатель Вселенной, в которой я живу».
И в ту же секунду вновь напомнило о себе болью раненое плечо. Боль, короткий кризис, нечто, противостоящее тому, что проецировало в него воспоминания об удовольствиях. Боль исчезла.
Раздался визг шин. Он услышал пение какой-то птички. Эти звуки проникали в его сознание, танцевали и искрились, принося ощущение праздника.
Он вспомнил пытливый взгляд Дженни.
Именно это неприятное, шокирующее воспоминание привело его в себя. Стало трудно дышать. Возникло ощущение, что он играет какую-то роль в исторической пьесе, но с подобной ролью он никогда раньше не сталкивался — здесь персонажами выступали богини и существа, обладающие невероятным могуществом. Действие пьесы разыгрывалось в удивительно быстром темпе, опровергая устоявшееся предвзятое мнение о неторопливом развитии таких сюжетов, — цепочка событий, которые невозможно было проследить в отдельности или различить. Они стремительно проносились мимо его сознания, не оставляя особых следов.
«Джасперс, — подумал он. — Я не могу вернуться… в… то… кем… я был… прежде».
Слезы покатились по его щекам.
Он думал о том, как обыскивали его портфель. Рыдания сотрясли его тело. Что они хотели найти?
Десейн уже не сомневался, что вокруг него кружатся хитрые и ухмыляющиеся рожи демонов, жаждущие его крови, плоти, души. Они невнятно бормотали что-то вне зачарованного круга его одинокого сознания. Это ощущение, столь же примитивное, как танец ведьм, не хотело покинуть его. В следующий миг он увидел перед собой роботов, автоматы с уродливыми злыми физиономиями и светящимися глазами.
Десейн начал дрожать, чувствуя, как тело покрывается потом, но это чувство было каким-то далеким, словно все это происходило с кем-то другим, а не с ним.
Вертя головой, Десейн спустился с постели, встал на ноги и с трудом побрел через комнату к стене. Там он повернулся и потащился назад — и так взад-вперед… взад-вперед. Не было места, где он мог бы спрятаться.
Лучи солнечного света, струившегося через окно, создавали гротескные фигуры — ящериц с человеческими лицами, серебряных гномов, насекомых с крыльями, похожих на циферблат часов…
Десейн грузно опустился на иол и вцепился в ковер. Вдруг красный плетеный узор вытянул когти, коснувшись его. Кое-как он добрался до кровати и упал на нее. Он смотрел вверх, и ему казалось, будто потолок раскачивается.
Где-то играли на пианино — звучал Шопен.
Десейну внезапно показалось, что он и есть это пианино, и кристально чистые звуки, исходящие от него, избавляют душу от мук и страданий. Ослепительно яркая белизна солнечных лучей начала обволакивать его. Он вдруг понял, что одежда пропиталась потом. Ладони стали влажными. Ему казалось, что он прошел долгий путь через какой-то опасный туннель. Это путешествие вычерпало из него все силы.
Сейчас комната снова казалась безопасной. Лучи, игравшие на потолке, превратились во вполне узнаваемые предметы, их зернистость стала складываться в деревья… семена… рассаду… деревья. Каждый артефакт на пути его видения простирался для него во времени — в прошлое и будущее.
Ничто не оставалось в статическом положении. Все двигалось, и он был частью этого движения.
Волны сна начали медленно подниматься из глубин сознания — все выше… выше… выше.
Его окутывал сон.
В темной части этого сна что-то рассмеялось, и этот смех не смолкал, продолжался и продолжался…
Десейн проснулся с чувством, что он спал очень-очень долго — чуть ли не всю жизнь. Из глубины горла начал подниматься смех. Этот хихикающий звук, казалось, издавал не он, а кто-то чужой, и это испугало его. Он взглянул на часы: он проспал больше двух часов.
И снова из его горла раздалось хихиканье кого-то другого.
Он оттолкнулся от постели, удивляясь своей слабости. Плечо, впрочем, меньше напоминало о себе, боль значительно ослабла.
Стук в дверь.
— Да? — крикнул Десейн.
— Это Уин Бурдо, сэр. Мисс Дженни просила меня напомнить вам, что она будет здесь примерно через полчаса.