Он был в заброшенном помещении уже двадцать пять минут. Многовато для того, чтобы Режиссер получил фору по времени. Надо заканчивать. Красовский медленно повернул голову налево и посмотрел в сторону двери. Кажется, он ее не всю видел, поворота головы не хватало.

– Дверь обычная, грязная, – сказал наконец Красовский.

– Возле двери есть что-то инородное? На полу, например.

– Нет, там веревка какая-то. – Голос архитектора дрогнул. – Она привязана к двери, потом еще за что-то, я не вижу отсюда, а потом идет вверх, куда-то надо мной. Лев Иванович!

– Спокойно, Иван, спокойно! – заговорил Гуров, пытаясь рассмотреть через грязное стекло, что там за веревка идет от двери вверх.

Освещения не хватало, и он пошел вправо, к окошечку в стеклянной перегородке. Примерился и убедился, что голова пролезет, вот только была опасность, что, освобождая потом голову, он сорвет краем стекла с нее налобный фонарик. Обидно будет, когда и так ничего толком не видно. Значит, опять тащить всякую гадость в рот, с усмешкой подумал сыщик.

Изогнуться, стоя на цыпочках, и просунуть голову в маленькое окошко, да еще так, чтобы увидеть левую часть закрытой комнаты, оказалось делом не очень легким. Ободрав ухо и живот, Гуров все же понял, что за конструкция связала дверь и потолок над головой Красовского. Веревка, привязанная к двери, во время ее открывания натягивалась, и над головой привязанного к стулу архитектора что-то опрокидывалось. Или вообще срывалось с крючка от потолочного светильника и падало ему прямо на голову.

– Иван, как себя чувствуете? – крикнул Лев. – Силы есть?

– А что? – дрожащим от волнения или страха голосом спросил Красовский. – Честно говоря, затекло у меня все. И ног почти не чувствую, и одну руку тоже. И спина болит от долгого сидения в неудобной позе. И еще… в туалет сильно хочется.

– Скоро сходите в туалет, – задумчиво произнес сыщик, снова просовывая голову в окошко. – Поднимите голову вверх. Что там над вами висит?

– Железка какая-то. Она не сорвется?

– Чего ей срываться? Нет, конечно. Вы и сами понимаете, вы же инженер.

– Это не железка, Лев Иванович, это емкость какая-то.

– А емкость опрокинется на вас и выльет вам на голову содержимое или просто упадет, если веревка за нее потянет. Что тебе твое инженерное чутье подсказывает?

– Ну, скорее всего, если потянешь ненароком, то просто соскочит с крюка и упадет на меня. И тут чем-то пахнет. Химией какой-то. И бензином, кажется. Или соляркой.

Вот это уже хуже, с сожалением подумал Гуров. Не хватало нам тут еще и огня. Что же делать? Стекла мне не разбить. Может, разобрать панель под стеклянной перегородкой? За ней наверняка нет никаких веревок. Вот только остается вопрос времени. Режиссер говорил о лимите времени в записке, а я все копаюсь.

– А-а! – вдруг закричал Красовский. – Лев Иванович, эта железка над моей головой шевельнулась. Мне кажется, что веревка рвется… расползается!

– Черт! Иван! Слушайте меня! – закричал Гуров в окошко стеклянной перегородки. – Вы должны расшатать свой стул, упасть на пол и откатиться вместе со стулом в сторону.

– А вы уверены, что ко мне не привязано еще что-то?

– Ваня, уверен, конечно, уверен, иначе бы не говорил. Я сейчас вставлю в замочную скважину ключ и громко дам команду. Вы падаете и откатываетесь в сторону к стеклянной перегородке, а я забегаю в комнату. Если вам будет угрожать опасность, я помогу. У меня есть нож, чтобы разрезать путы и освободить вас. Поняли меня?

– Понял, Лев Иванович!

Гуров подошел к двери, вставил ключ и… попытался провернуть его в замке.

Ключ уперся во что-то, заставив сыщика покрыться холодной испариной, но потом легко провернулся один раз, второй. Дверь была открыта, это Гуров уловил по еле заметному движению дверного полотна.

– Иван! Падайте!

– Ага! – истошно закричал из комнаты архитектор, и следом послышался грохот неуклюже упавшего тела. Потом стоны и ругань, скрежет металла по полу, кажется, ножек стула.

Гуров распахнул дверь и сразу посмотрел направо – Красовский, нелепо дрыгая ногами, отползал, волоча стул. И тут же со скрипом с крючка на потолке сорвалась железная конструкция. Внутри у сыщика все похолодело. Он бросился было вперед, но интуиция заставила его остановиться, то ли едва уловимый запах, то ли звуки, подсказывающие, что в этой железной емкости, что сейчас валилась с потолка на пол, есть что-то еще.

Удар был звонкий, отчетливо хрустнуло что-то стеклянное, а потом взметнулся небольшой, но горячий язык пламени. Гуров представил на миг, что было бы, если эта конструкция упала бы на Красовского. Судя по запаху, обычное дизельное топливо. Солярка не взрывается, но хорошо и устойчиво горит. Что за дьявольская конструкция! А к архитектору, который лежал на полу, вжавшись в угол вместе со стулом, уже подбиралась горящая струйка жидкости.

Осмотревшись и не увидев новой опасности, Гуров кинулся вдоль стеклянной перегородки к архитектору. Да, игры стали опасными. Правда, Режиссер в своих посланиях и не обещал детских забав, но Гуров надеялся, что так далеко, до такой жестокости и безрассудности этот тип не дойдет. Но он дошел! Лев схватил хрипевшего архитектора за веревки, опоясывавшие его в большом количестве, и потащил в сторону от огня. Поставив стул вместе с привязанным к нему телом, он извлек лезвие ножа и стал перерезать веревки.

– Что же это, Лев Иванович? – кашляя от смрада горящей солярки, спрашивал Красовский. – Я же чуть не погиб, я бы сгорел же. Что происходит? Мы в Москве, в XXI веке, это же не Средневековье какое-то… Что происходит?

– Замолчите, Иван! – рыкнул на него Гуров. – Что вы все ноете. Я сказал, что все будет хорошо? Вот и спас вас. И еще спасу. А потом мы разберемся с этим шутником. Растирайте руки и ноги, чтобы кровообращение быстрее восстанавливалось. Я же не могу вас все время на себе таскать!

Красовский наконец сбросил остатки веревок, как брезгливо отбрасывают от себя змею. Ноги его слушались плохо, но руками он действовал более или менее нормально, даже отряхивался и какой-то мусор со своего костюма снимал. Гуров закашлялся и решил, что из этой комнаты им надо поскорее убираться, пока не наглотались продуктов горения. Если больше ничего не случится, то они должны выйти отсюда в подземный переход без проблем.

– Иван, быстрее! – потянул он архитектора за рукав к двери в стеклянной перегородке.

Вонь от горевшей солярки была уже нестерпимая, почти незаметный прозрачный дым выедал глаза. А еще чувствовалось, что внутри этой железной емкости сгорает засохшая краска или грязное моторное масло. Лев буквально вытолкал ослабевшего Красовского во вторую комнату и попытался закрыть дверь. Это удалось, но через два окна перегородки дымом тянуло и во вторую комнату. Он толкнул входную дверь, но та даже не шелохнулась. Черт, он же так надежно заблокировал язычок замка! Неужели кто-то все же подкрался и запер их здесь? Было ощущение, что дверь заперта не на замок, замок всегда оставлял хоть небольшой люфт, а здесь она выглядела как приваренная.