нас за игровой стол и отлично выручал нас в других ситуациях, мы рискуем впасть в заблуждение, решив, что карта зависит от наших действий и что случайности не все равно, как сложится наша судьба. Нам кажется, будто мы должны очутиться на определенной части кривой распределения, потому что наши тузы сегодня уже дважды были биты. Мы забываем то, о чем учил историк Эдуард Гиббон еще в далеком XVIII веке: “Законы вероятности, столь верные в большом, совершенно ошибочны в малом”. Особенно хорошо это заметно при изучении истории. И хотя на длинной дистанции вероятности выравниваются, на короткой… кто знает? Все возможно. Может, я даже доберусь до финального стола на этом благотворительном турнире.

Ясно одно: пора срочно прекратить обижаться на черные полосы и почивать на лаврах, когда везет. А иначе я потеряю все деньги. И тогда, может быть, я наконец перестану думать, будто карты мне что-то должны, будь то окончание череды неудач или ее продолжение. Может быть. Ну, или пополню ряды разорившихся покерных игроков.

Несмотря на всю свою неумелость, я умудряюсь продержаться на благотворительном турнире больше трех часов. В половину одиннадцатого я делаю ставку с разномастными валетом и королем на руках, чего делать не стоило, и вылетаю. “Разве мы это уже не проходили? – ругаю я себя. – О чем я только думала?” На самом деле я прекрасно знаю, о чем думала, точнее, почему не думала вообще: меня спровоцировали выставиться.

Я поднимаю. Агрессивный парень из хедж-фонда, сидящий напротив, переставляет. Тут я делаю первую свою ошибку – не пасую. Я не могу избавиться от ощущения, что меня разводят, и решаю постоять за себя. Сама идея, может, и правильная, вот только я выбрала для этого неудачное место и способ. В глубине души я понимаю, что стоять за себя с такой вот маргинальной рукой – ошибка, а если и играть с ней, то не так, а поднимая ставку, нагнетая агрессию и блефуя. Эриково “если это делает такой человек, как ты…” звучит у меня в голове, но другая часть меня не решается поднять и в то же время упорно не желает сбросить. Поэтому я коллирую, позволив себе поставить несколько драгоценных фишек. Во флоп я не попадаю вообще. Все карты мимо. У меня нет шансов собрать сильную руку. Остается либо блефовать, либо сдаваться. Но игрок из хедж-фонда ходит первым, и он делает крупную ставку – такую большую, что если я захочу сколлировать, мне придется пойти олл-ин. Выбор у меня невелик. Блефовать дальше я не могу, потому что, если я отвечу, я смогу выиграть, только при условии, что потом мне сильно повезет с картами, ведь даже если он блефует, его карты, вероятно, лучше тех, что сейчас есть у меня. Но когда я уже собираюсь скрепя сердце сбросить, вмешивается джентльмен, сидящий слева.

– Что? Вы спустите ему это с рук?

Я нервно смеюсь. Но он не отстает:

– Бросьте! Он блефует, разве вы не видите?

Все за столом радостно кричат, что я должна ответить, и я, забыв все, чему меня учили, коллирую. Парень из хедж-фонда выкладывает на стол тузы, и моей первый благотворительный турнир для меня завершается.

Я бреду прочь, ругая себя последними словами. Знала же, что не следует отвечать. Я принимала решения в этой игре, не опираясь на знания. Я позволила решать своей неуверенности и мягкотелости. Это самое неприятное сочетание, оно заставляет идти на полумеры, а полумерами невозможно выиграть. Я позволила им управлять мной. Я не хотела, чтобы надо мной доминировали, но мне как-то неловко доминировать самой. Мне не на что надеяться в покере. Да и в жизни, пожалуй. Кто я? Слабая женщина, для которой прилично выглядеть в глазах окружающих важнее, чем выигрывать. Наверное, я все-таки не хочу ехать в Вегас. Наверное, лучше мне не соваться на WSOP…

Я иду посмотреть, как дела у Эрика. Он, разумеется, все еще в игре.

– Ты вылетела? – спрашивает он.

– Угу.

– С какой рукой?

Он откидывается на спинку стула, небрежно бросив карты на стол – в этот раз он решил сфолдить.

Я рассказываю ему о злополучных короле-валете, опустив все подробности, за которые все еще слишком зла на себя, чтобы делиться ими.

– Да, зря ты стала играть с такой картой, – спокойно констатирует Эрик. Он никогда не стесняется указывать на ошибки. – Я, наверное, играю с королем-валетом реже других игроков. Это просто плохая рука.

Я печально киваю.

– Но выше нос! Ты все равно долго продержалась. Так что все хорошо. Найди себе стул и иди сюда.

И Эрик позволяет мне подглядывать в его карты. Тем временем я размышляю о том, как провалила затею блеснуть, впервые сев за карточный стол в реальности. Штука в том, что мне давно уже не приходилось быть в шкуре дилетанта. Я и не припомню, когда в последний раз осваивала совершенно новый навык. Я чувствую себя не в своей тарелке. Ну как я могла так опозориться? Как могла забыть все, что так тщательно изучала о приемах и стратегиях игры? Я думала, будто знаю, что делаю. Я даже сумела неплохо показать себя, пока оставалась в уюте и безопасности по другую сторону ноутбука. Ну и почему все знания и навыки напрочь вылетели из головы именно тогда, когда они были нужны мне больше всего: во время моего первого испытания вживую? Да, я продержалась несколько часов, но этот временный успех вряд ли можно назвать свидетельством того, что я научилась играть.

Правда заключается в том, что я была ошеломлена. Мы привыкли верить, будто на память можно положиться, а эмоции делают воспоминания ярче. Еще в 1890 году Уильям Джеймс писал, что эмоциональные воспоминания “так насыщены эмоциями, что едва не оставляют шрамы на тканях мозга”. Яркие эмоции, яркое впечатление, яркое воспоминание. По этой логике все, что я успела изучить, должно было в критической ситуации вспыхнуть перед моим внутренним взором. Я должна была, в ответ на обстоятельства, вспомнить то, чему училась, и применить это на практике. Но сегодня наука уже знает, что все устроено не совсем так. Мало того, что воспоминания со временем искажаются, так еще и чем сложнее эмоциональная обстановка, тем труднее нам вызвать из памяти нужное. Стоит нам оказаться в эмоционально насыщенной ситуации, – например, в положении новичка на турнире по покеру, – и как бы мы ни были уверены, что контролируем ситуацию, подробности будут упорно ускользать. Мы обнаружим, что можем выцепить из памяти суть, но не детали.

Иными словами, не факт, что я настолько плохая ученица, как мысленно признала себя в тот вечер, особенно после того, как