Стараясь не показывать волнения, Ирина неторопливо переоделась, поужинала вместе со всеми, а потом ушла в комнату, распечатала конверт, удобно прилегла на кровати… Лист плотной белой бумаги, испещренный красиво напечатанными на компьютере словами. Но шрифт такой, будто писали от руки.

«Уважаемая Ирина Юрьевна!

Ваша фамилия значится в регистрационном журнале доктора Сергея Алексеевича Голованова, научного консультанта “Клиники Витаминных Препаратов”, с которым я только что говорил о Вас около часа».

«Что за чушь?! – Ирина изумленно покрутила листок. – Какой Сергей Алексеевич…»

«Ваша фамилия фигурирует в его журнале среди фамилий тех россиянок, которые испробовали несколько препаратов для похудания, но так и не смогли избавиться от лишнего веса».

Отшвырнула письмо, отвалилась к стене. И захотелось кому-то крикнуть, в самую рожу крикнуть, что она никогда никуда не обращалась, не пробовала никаких препаратов, кроме, может, травяного чая… Но кто, откуда узнал, что она чувствует себя полноватой?.. Она вроде бы даже с подругами об этом не заговаривала… Ирина вздрогнула и оглянулась на окно – показалось, что за ней, злорадно скалясь, следят.

Вскочила, задернула шторы. Железные кольца со звоном проехались по карнизу… Возвращаясь к кровати, подняла листок. Хотела смять, изорвать, а вместо этого снова со смесью негодования и любопытства стала читать:

«Я уверен, Ирина Юрьевна, что капсулы под названием “Гарцилин” именно то, что Вам поможет! После успеха “Гарцилина” во Франции мы планируем выпустить этот препарат на российский рынок. Мне бы хотелось получить несколько отзывов о “Гарцилине” от жительниц России, испробовавших большое количество препаратов и диет, но так и не сумевших похудеть. Поэтому я спрашиваю Вас: согласны ли Вы испробовать капсулы “Гарцилин”? Хотите ли Вы узнать, сколько килограммов Вы сбросите и за какое время, а затем мне об этом написать?»

«Может, тебе еще написать, когда я в туалет обычно хожу?» – Ирина нервно перевернула лист, на глаза тут же попалось:

«Уже с самых первых дней Вы уберете “галифе” с бедер и будете наблюдать за исчезновением жировых отложений в области живота и везде, где они накопились».

Она потянула бумагу в разные стороны, уже надорвала и тут же передумала. Вспомнились часто слышанные в последнее время по телевизору фразы: «Подать в суд… причинение морального ущерба… вторжение в личную жизнь…»

Спрятала письмо в ящик тумбочки. Сунула ноги в шлепанцы. Вышла из комнаты.

В телевизоре пышноволосая Шэрон Стоун сидит на полу и смотрит перед собой. Отчаяние и ужас, отпечатавшиеся на лице, только подчеркивают ее миловидность.

«Свинья безмозглая!» – выпуская злость, беззвучно бросила ей Ирина; повернулась в сторону ванной, и тут же, в спину, вопрос матери:

– От кого письмо-то, Ир?

– Да так, фигня рекламная.

– Насчет чего реклама?

– Я говорю – фигня!..

– Мгм, – как-то по-старушечьи, обиженно мыкнула мать.

«А ей всего сорок восемь… И что? Я от нее, что ли, слишком уж отличаюсь? – продолжала распалять, накручивать себя Ирина. – Сдаться, забыть всё, кроме семьи и ее пропитания, – и будет не отличить…»

Она вернулась в зал.

– Павел, давай спать готовься. Завтра в садик пойдешь наконец…

– Не-ет, не хочу-у!

Чтоб не сказать сыну что-нибудь резкое, Ирина почти побежала в ванную.

Пустив воду, раздевшись, долго рассматривала себя в зеркале. Отражалась почти вся, стоя у самой двери, лишь икры и ступни оставались за овальной рамой.

«“Галифе” на бедрах, жировые отложения на животе и везде, где они накопились», – вспомнились слова из письма, и в горле скреблись, толкались на волю рыдания; тянуло швырнуть в отражение чем-нибудь потяжелей. И снова ей показалось, что кто-то – на сей раз мужчина с умным, добрым лицом – наблюдает за ней, желает помочь.

Ирина перешагнула через бортик, легла в горячую воду. Сжалась, чуть не закричала от боли; перетерпела, и кожа быстро привыкла – стало приятно.

«Может, взять и ответить, спросить о цене? – мелькнула мысль. – Вдруг действительно… не обман?»

Папа читал книгу на кухне, что-то помечая карандашом. Мама уговаривала Павлушку спать, а тот упорно смотрел телевизор.

– Всё! – Ирина подхватила его на руки. – Пошли быстренько. Уже двенадцатый час.

– Н-ну-у, – он по обыкновению заныл, но сейчас неискренне, для порядка.

Ирина занесла его в комнату, плотно закрыла дверь.

– Давай раздевайся. – Вытащила из-под кровати горшок. – Писать хочешь?

– Нет. Давай играть!

– Какие игры! Ночь уже.

– Ну, мам, капельку.

– Во что?

Лицо Павлика оживилось.

– Вот так. – Он сжал правую руку в кулачок и стал им трясти, одновременно речитативом приговаривая: – Камень, ножницы, бумага. Каранда и во вода. Су! И! Фа! – Выбросил из кулачка два пальца. – Я – ножницы! Я прячусь, а ты меня ищешь.

Он дернулся было бежать из комнаты. Наметил, наверно, куда лучше спрятаться. Ирина схватила его, потянула к себе.

– Нет, сынок, я в такое сейчас не могу играть. Я устала безумно, и ночь уже… Бабушка с дедушкой тоже спать сейчас будут. – И чтоб переключить его внимание, поинтересовалась: – Это вы в садике в такую игру играете?

– Угу, – кивнул он недовольно.

– Садись рядышком. Давай поговорим. Да? Садись вот сюда.

Ирина помогла ему взобраться на свою кровать.

– А что это «гари дава волода» значит?

– Да не так! А так: камень, ножницы, бумага. Каранда и во вода. Су! И! Фа!

– Ну, ну… И что это обозначает? Эта «каранда»? – Ирине вдруг и в самом деле стало интересно.

– Это игра такая… Кто ножницы, тот прячется.

– Ясно. А с кем ты в такую игру играешь?

Павлик задумчиво уставился на дверцу шифоньера, даже ротик приоткрыл.

– С Андрюшей, наверное? – подсказала Ирина.

– Да, с Андрюшей.

– А еще с кем?

– С Максимом еще…

– А с девочками играете?

– Нет! – Он мотнул головой.

– Почему же?

– Не хочим.

– Надо говорить: не хотим.

– Да, не хотим.

– А почему?

– А-а… – Павлик сморщился.

Конечно, она помнила, знала, как мальчишки в возрасте ее сына, да и намного старше, относятся к девочкам. Самое яркое проявление внимания – это знаменитое дерганье за косу или на контрольной по математике ткнуть в спину ручкой и прошипеть: «Дай списать!» Но неожиданно Павликово «а-а…» ее покоробило и обидело, и она, не сдержавшись, пообещала с какой-то самой себе неприятной злорадностью:

– Ничего, подрастешь, еще сам за девочками бегать будешь. Просить, чтоб дружили.

– Не буду! Они дуры.

– Ну-ка не смей так говорить! Кто это тебя научил?

Сын не ответил. Повесил голову и старался двумя пальцами оторвать пуговку на рубашке… Досадуя, что затеяла этот разговор, Ирина стала его раздевать.

– А где мой папа? – не поднимая головы, пробурчал Павлик.

– А?..

– Почему папа к нам не приходит?

«Вот!.. Началось!» Но содрогнулась какая-то одна часть Ирины, другая же была готова, кажется, давно ждала