– Жители Равнины Паладинов не бывали на Лютых островах уже лет двести, возразил Эрм. – Перелететь через Внешнюю Цепь, очутиться здесь, где островок за островком тянется, как нанизанные на нитку бусины…

Действительно, островной архипелаг сверху смотрелся точно переплетение плавно изгибающихся гирлянд – во время большого отлива, наверное, можно было бы на конях пройти десятка два островов. В такой необъятной акватории выбрать ничем особенно не примечательную Игуану, да еще и в определенной ее точке, и в тот момент, когда. Бирюзовый Дол опустел, – это могло произойти с ничтожной вероятностью. Это понимал даже туповатый Пы.

– Может, аборигены? – робко подал он голос.

– На них это совсем не похоже, – с сомнением покачала головой мона Сэниа. – Да и остров необитаем. Конечно, какой-нибудь одичавший изгнанник…

– Полоумный робинзон? – усомнился Юрг. – А зачем? И куда он делся вместе с Чернавкой – ведь мы с того момента, как тут появился Сорк, не спускали глаз с ворот. Я допускаю, что, обладая цепкостью дикаря, он смог бы перемахнуть через каменную стену, есть же там трещинки, зацепочки; но перетащить еще и женское тело, пусть легкое – нет, невозможно. Здесь кто-то исчезал по-вашему, по-джасперянски.

– И все-таки королеву Ушинь надо поставить в известность о имевшем место случае вторжения… – чопорный тон Эрма свидетельствовал о том, что он накрепко вошел в роль сенешаля.

– Это само собой, – тоскливо согласился командор. – Когда нам будет что сказать.

А сказать можно было еще одно: появление в Бирюзовом Доле постороннего допускалось лишь в том случае, если кто-то из дружинников хотя бы на долю секунды принес этого постороннего сюда вместе с собой. Они, скажем, появились в запасном кораблике, предназначенном для гостей, один взгляд – и чужак уже исчезал. Чтобы вернуться сюда в любое время.

Пожалуй, все, кроме Харра, это уже понимали. Но никто не мог произнести это вслух: ведь тогда выходило, что один из сидящих сейчас в тесном кругу предатель.

– О, древние боги! – не выдержала принцесса. – А ты-то что на меня уставился и молчишь, славный менестрель? Раньше ведь рта не закрывал!

– А я все жду, когда вы мудрствовать перестанете, – спокойно изрек по-Харрада.

– Дерзишь! – рявкнул Эрм, которому тоже было не по себе.

– На том стою. А гляжу я на тебя, владетельница, потому как ты кожей светла, волосом черна, собой пригожа, летами млада, и дитя при тебе.

Все онемели, уже поняв, к чему он ведет.

– Так ту ли убили?

– Нет на Джаспере человека, который не знал бы меня а лицо, – с королевской простотой изрекла принцесса.

– Так то ж на Джаспере…

– Да ты сам подумай, что говоришь, – накинулся на него Юрг, – мы решили спасти Чернавку от твоих законников, а она, в благодарность за спасение, полоснула своей избавительнице по горлу?

– А другого не дано, – спокойно парировал Харр. – Две бабы, одно дите. Когда одна баба со своим дитем найдены убиенными, на кого думать?

– Знаешь, милый, это даже для варварской логики слишком примитивно.

– А то, что истинно, всегда просто, – пожав плечами, легко бросил менестрель. – Жизнь, смерть, злодеяние. Это как пальцем ткнуть – во, в этот кувшин. Вот я ткнул, это – истина. Вот я в руки взял – а она емкая, стерва. Внутри мно-ого чего.

Эта первобытная сентенция подействовала на всех ошеломляюще.

– Слушай, ты, гусь лапчатый, – встряхнулся наконец Флейж, – ты, конечно, поднаторел на своих пирах сиволапых караванников развлекать, но здесь…

Принцесса остановила его взмахом руки:

– Допустим, от всего пережитого Чернавка сошла с ума. Но тогда где она?

– Эх, жалость, что ваши шустрики служивые говорить не обучены… Так. В ворота она выглянула – увидала коней. Что ей оставалось? Стена. Я бы враз вскарабкался.

– Глядите, у кухонного навеса уголок осыпался – утром был цел, – это, как всегда, не ускользнуло от наблюдательного Сорка.

– Но там же обрыв, высота невероятная, – осторожно вставил Дуз.

– А она что, знала?

Сразу трое или четверо, похватав факелы, воткнутые в землю, в один миг очутились на кромке стены.

– Гуен еще там! – крикнул Ких, вглядываясь в темноту ночного моря, глухо ворчавшего у подножия обрыва, который сейчас казался уходящим прямо в преисподнюю.

– В дом, и затворитесь, – коротко бросила мона Сэниа Эрму, передавая ему девочку. – Все – вниз!

Через секунду все дружинники, подняв факелы, уже стояли, сгрудившись, на отполированном волнами камне, едва выступающем из воды. Примерно в полуполете стрелы от них на остром, кривом, как коготь дракона, утесе сидела Гуен. Она периодически встряхивалась, подымая все три хохла, потом как-то опадала, становясь вдвое меньше. Внезапно она сорвалась с места, скользнула вдоль лунной дорожки и нацелилась на какую-то бесформенную массу, всплывшую из глубины. Послышался удар, сопровождаемый всплеском.

– Гуен, назад! – крикнула принцесса. – Домой, Гуен, домой!

Птица поднялась, описывая над водой сторожевой круг, нехотя начала набирать высоту, временами как-то обвисая и едва не срываясь в вертикальное падение. Флейж догадался, ринулся наперехват – несчастная стражница промокла до последнего перышка; исчез вместе с нею.

– Ты что, велел ей охранять Чернавку? – вполголоса спросила принцесса Сорка.

– Ну да. А разве можно было иначе?

Естественно, иначе было просто нельзя. Но в программе обучения этой могучей птицы не было предусмотрено такого случая, когда из двух вверенных ее попечению людей один нападал на другого. Сейчас было трудно – да в сущности, и незачем – гадать, что произошло в стенах Бирюзового Дола, когда Гуен услышала крики Касаулты и почуяла запах крови. Одно очевидно: спасаясь от разъяренного крылатого чудовища, убийца сумела вскарабкаться по каменному откосу, но там-то ее и достал смертоносный клюв никогда не промахивающейся Гуен.

Появился Флейж и притащил с собой по-Харраду.

– Ой-ей, – вздрогнул тот, обнаружив себя на скользком камушке посреди ночного моря – ситуация для странника, путешествовавшего всю свою жизнь исключительно по суше, не вполне ординарная. – А вы не думаете, что сейчас из воды дракоша вынырнет?

Но мифический дракоша никого сейчас не интересовал; все всматривались в лунную дорожку, на которой, кажется, снова появилось что-то бесформенное. Ких сунул свой факел Пы, скинул камзол и свечечкой бухнул в воду. Плыл он неумело, как подметил Юрг – «по-собачьи»; было видно, как он протянул руку, по-дельфиньи подпрыгнул – на берегу, в непроглядной темени сбегающего к самой воде лесочка, что-то тяжко хлюпнуло. Хорошо, догадался не тащить ЭТО в Бирюзовый Дол…

Склоненные факелы закапали смолой черную дрань одежды. Скрюченные, точно обугленные руки, белый оскал безгубого уже рта. А выше – ничего. Расклеванный бесчисленными ударами череп, мозг вымыло начисто. Влажные изломы кости поблескивали в лунном свете.