— Я разговаривал с немцем, — прервал нас Миша.

— Что? — Я с новым интересом уставился на молодого конюха. — Вы говорили с Гансом Крамером?

К сожалению, нет. Миша рассказал, что он сдружился с парнем, который ухаживал за лошадью Крамера. Утром он не мог нам этого сказать, так как им категорически запрещалось общаться с иностранцами.

— Понятно, — покорно сказал я. — Продолжайте.

Выяснилось, что у молодых людей вошло в привычку курить и трепаться на пустом сеновале. Курить в конюшнях тоже не разрешалось, и Миша наслаждался нарушением сразу двух строжайших запретов.

Мишины голубые глаза светились от восхищения собственной смелостью.

Они глядели живо и совершенно бесхитростно.

— И о чем вы говорили? — поинтересовался я. — Конечно, о лошадях.

И о Гансе Крамере. Немецкий конюх его терпеть не мог. Он называл его...

Стивен кратко перевел эпитет, который употребил Миша, как «ублюдок».

— А в чем же было дело?

— Крамер очень хорошо обращался с лошадьми, но обожал устраивать всякие гадости людям.

— Да, мне говорили об этом, — подтвердил я, вспомнив о Джонни и мальчике-девочке с розовым боа. — Продолжайте, пожалуйста.

— Он был еще и вором.

Я недоверчиво взглянул на рассказчика. Миша подтвердил свои слова энергичным кивком.

— Миша говорит, — продолжал Стивен, — что Крамер украл чемоданчик из машины ветеринара. Тот приезжал осматривать лошадей английской команды перед началом соревнований.

— В чемоданчике были наркотики? — уточнил я.

— Да, наркотики, — коротко подтвердил Миша.

— У докторов и ветеринаров то и дело крадут чемоданчики, — сказал я. — Им следовало бы приковывать их цепями, как велосипеды на стоянках, или, по крайней мере, не оставлять в автомобилях... Ладно... Так вы считаете, что Крамер был наркоманом?

Лично я сомневался в этом. Наркоман просто не был бы в состоянии постоянно участвовать в соревнованиях и показывать результаты мирового класса.

Но Миша не знал об этом ничего определенного. Немец-конюх всего лишь рассказал ему, какая поднялась паника, когда ветеринар обнаружил пропажу. Естественно, чемоданчик Крамер спрятал.

— А откуда конюх узнал об этом?

— Он обнаружил его в конюшне, среди вещей Крамера. А через четыре дня, когда Крамер умер, парень притащил чемоданчик на чердак, и они с Мишей разделили содержимое между собой.

— О Боже! — воскликнул я.

— Получилось так, — сказал Стивен, выслушав довольно длинный монолог. — Немец забрал себе чемодан и все, что можно продать, вроде барбитуратов, а Мише отдал всякую ерунду. Ничего удивительного. Наш Миша по большому счету невинный младенец.

— И что Миша сделал со своей долей?

— Привез в Москву вместе с другими мелочами... Просто как сувениры.

На память о дружеских беседах на пустом сеновале.

Я рассеянно смотрел в окно с двойной рамой, но видел перед собой не черный квадрат без штор, а старинный английский коттедж.

Джонни Фаррингфорд, думал я, не хотел, чтобы его хоть в чем-то связывали с Крамером. Он не хотел, чтобы я искал и нашел Алешу. Он хотел, чтобы заглохли слухи, и отрицал наличие скандала. Предположим, холодно думал я, что случай с Алешей был сам по себе незначительным, а то, что Джонни пытался скрыть, было связано не с половыми извращениями, а с наркотиками.

— У Миши сохранились сувениры из Англии? — спросил я.

— Да.

— Вы позволите мне взглянуть на них?

Миша не возражал, но сказал, что они находятся не здесь. Он сходит за ними утром.

— Это важно? — осведомился Стивен.

— Только для очистки совести, — вздохнул я. — Чемоданчик находился у Крамера четыре дня. Конечно, он мог вынуть из него все нужное. А потом к чемоданчику приложил руку немецкий конюх... Так что Мише досталось только то, что не потребовалось Крамеру. Вот то, что ему не досталось, могло бы что-то прояснить... Ветеринары носят с собой не только барбитураты. Например, лидол. Это болеутоляющее, но думаю, что оно вызывает эффект привыкания, и, несколько раз попробовав, можно серьезно пристраститься к нему. Или бутадион... стероиды...

— Да будет вам, — прервал меня Стивен и обратился к Мише. Они довольно долго переговаривались и, очевидно, пришли к соглашению.

— Миша говорит, что все эти сувениры в квартире его матери, а у него самого есть комната при конюшне. Там живут и другие конюхи. Он должен вскоре вернуться туда, а завтра утром уедет. К матери попасть он не успеет. Там живет его сестра — та самая, которой предстоит переехать сюда. Завтра утром он позвонит ей по телефону и попросит принести вам все, что нужно. Но она не сможет прийти в гостиницу, чтобы не заметили, что она встречается с иностранцами. Поэтому вы встретитесь у главного входа в ГУМ. На ней будут красная вязаная шапочка с белым помпоном и длинный красный шарф. Миша на прошлой неделе подарил их ей на день рождения. Она учила английский в школе и может на нем немного разговаривать.

— Отлично, — сказал я. — А она может прийти туда пораньше? В десять я должен встретиться с Шулицким у гостиницы «Националь».

Миша считал, что она вполне сможет подъехать туда к половине десятого. На том мы и порешили.

Я поблагодарил Мишу за предоставленные сведения и искренне пожал ему руку. Он выглядел довольным.

— Все в порядке, — сказал он. — Вы спасли лошадь. Николай Александрович велел помочь. Вот я и помогаю.

К ресторану «Арагви» мы прибыли с десятиминутным опозданием. Такси на окраине не было, автобусы ходили редко. Конечная станция метро оказалась в трех милях от Мишиного дома. Миша вместе с нами доехал до центра города, но держался в стороне и не заговаривал с нами. Добравшись до нужной ему станции, он вышел, не взглянув на нас. Его лицо было таким же бесстрастным, как и у всех остальных.

— Не говорите Малкольму Херрику о том, что Миша только что рассказал нам, — предупредил я Стивена, пока мы торопливо шли последнюю сотню ярдов.

— Он газетчик. А я должен сохранить все в тайне и ни в коем случае не допустить, чтобы вся эта история была напечатана в «Уотч». Если это появится в печати, то у Миши будет куча неприятностей.

— Буду нем как могила, — пообещал Стивен таким тоном, каким старушка ответила бы нахалу, пытающемуся обучить ее жарить яичницу.

«Арагви» оказался всего в полумиле от гостиницы «Интурист»: вверх по улице Горького, второй перекресток справа. Малкольм и Йен поджидали недалеко от входа. Малкольм ворчал, что ему пришлось торчать на холоде. Впрочем, журналист говорил негромко, что было совершенно не в его духе.

У входа в ресторан стояла короткая очередь из дрожащих людей.