«Мамонтов звонит в Маканчи Виноградову:

— Завтра жди меня с отрядом!

И только сказал, посадил свой отряд на коней: марш на Маканчи!

К вечеру был на месте. С ординарцем заскочил к штабу, вызвал капитана.

— Ты капитан Виноградов?

— Я…

— А я — Мамонтов, командир партизанского отряда! — Н-на! — и нагановской пулей раздробил ему череп.

Но сам не ускакал. Окружённый, бился долго, тщетно отбивался — не мог прорваться, не осилил кучу врагов: растерзали, раскромсали, изрубили красного партизана Мамонтова.

Ускакал только его ординарец, привёз отряду траурную весть.

Некогда впадать в уныние:

— Атака на Маканчи!.. Месть беспощадная за растерзанного командира!

На улицах посёлка была густая жестокая рубка. Казаки выбиты, выскочили, спасались в панике, кто куда!»[123].

«Очевидцы сообщают, — вспоминает Г.Т. Харченко, — что это произошло в сражении за Маканчи. Во время лихой кавалерийской атаки И.Е. Мамонтов, пробившись в тыл к белым с небольшой группой бойцов, был ранен и взят в плен. Наскоро обыскав, его доставили в штаб к Виноградову, который начал допрос, не подозревая, что перед ним сам Мамонтов. Станица горела, ружейные и орудийные выстрелы, рёв скота, лай собак, крики людей — всё сливалось в общий гул. Багровое зарево, вставшее в вечернем небе, освещало горницу какого-то кулацкого дома, где Виноградов допрашивал Мамонтова. Опёршись кулаками в стол и слегка наклонившись вперёд, точно пытаясь лучше рассмотреть пленного, он сказал:

— Послушай, мне особенно с тобой разговаривать некогда. Идёт бой. И, если тебе дорога своя шкура, отвечай быстро и правдиво, иначе сейчас же поставим к стенке. Какими силами наступают красные, где штаб отряда и сам Мамонтов?

Без папахи, поясного ремня, с окровавленной левой рукой, наспех перехваченной белой повязкой прямо поверх гимнастёрки и пропитавшейся кровью, Иван Егорович стоял в двух шагах от капитана, широко расставив ноги, чтобы не упасть от потери крови. Набычившись, он исподлобья рассматривал портупею и новенький френч капитана.

— Английский, поди? — спросил он.

— Что? — не понял капитан.

— Портупейка-то и френчик, чать, английские? Продались, суки, вместе с генералами!

Виноградов побелел, глаза его сузились, он резко взмахнул нагайкой, висевшей на руке, и с оттягом, как бьют под брюхо лошадь, чтобы послать в аллюр, ударил Мамонтова по повязке.

— Красная сволочь, я тебе покажу, как издеваться над российским офицером! Это не мы, а вы продажные твари!

Пересилив боль, хлынувшую по телу и враз вскружившую голову, Мамонтов усмехнулся:

— Что ты, твоё благородие, я не в издевку, а ради любопытства. Может, тоже хочу иностранное довольствие получать.

Капитан перехватил нагайку:

— Долго ещё моё терпение испытывать будешь?

— Да нет, уж не долго. Отвечу, коль спрашиваешь. Только вот знать хочу, перед кем ответ держу.

— Я — капитан Виноградов, командир особого отряда Степного корпуса генерала Иванова. Будешь отвечать, каналья?

— Понятно. Ну а я — Иван Мамонтов. Вот мои документы.

И пока ошарашенный этим ответом Виноградов и его штабные глядели на Мамонтова, тот быстро сунул правую руку в карман своих форменных казачьих штанов, выхватил небольшой браунинг, не обнаруженный при обыске, и дважды выстрелил в голову капитана

Через полтора часа белые были выбиты из Маканчи. Изуродованное тело И.Е. Мамонтова нашли здесь же во дворе»[124].