Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Узнав сокрушительную мощь рельсовой пушки, ветеран прищурилась и движением зрачка передала сигнал на оптический сенсор. Ее глазу предстало увеличенное изображение бронированного великана, грузно шагавшего в битву. Как и прочие боескафандры тау, эта конструкция была элегантна: комплекс перекрывающихся пластин и модульных блоков с четкими очертаниями, установленный на массивных ногах, похожих на поршни. Квадратный шлем с несколькими линзами казался маленьким по сравнению с телом, но ветеран знала, что «голова» — это всего лишь кожух правильной формы для множества датчиков. Пилот-тау находился в безопасности внутри грудной полости, защищенной тяжелой броней, и соединялся с БСК посредством нейронного интерфейса. Это обеспечивало тесную связь с машиной, настолько прочную, что гуэ’ла со своими примитивными технологиями и мечтать не могли о подобном.
Представители касты воинов Империи Тау считали управление боескафандром великой честью. Ветеран давно заслужила такое право, но предпочитала оставаться следопытом. Многие ее товарищи, воины огня, считали, будто женщина обезумела из-за уродства, но это было совсем не так. Рана определила ее место в тау’ва, сделала цельной личностью. Разве не нашла она свое истинное имя благодаря шрамам?
Джи’каара — Разбитое Зеркало.
Остальные сочли ее выбор настолько тревожащим, насколько считали отталкивающим ее пристрастие к ножам. Возможно, поэтому женщину-воина оставили гнить в этом далеком анклаве.
— Какие будут распоряжения, шас’уи? — спросил один из новичков, обращаясь к наставнице по названию ее касты и званию. По уставу, как и положено было делать янычарам гуэ’веса.
Сосредоточенная на битве, она не ответила. БСК наводил на десантный корабль сдвоенные рельсовые пушки, установленные на широких плечах. Угловатые орудия торчали вперед, словно тупые клыки, и выдавались так далеко, что машина почти чудом сохраняла равновесие. Разумеется, Джи’каара знала, что истинное волшебство заключается в антигравитационных стабилизаторах, которые поддерживали пушки. Это «чудо», как и все «чудеса» ее народа, на самом деле являлось достижением бурно развивающихся технологий. В отличие от закосневших, суеверных гуэ’ла, тау повсеместно и радостно внедряли новые разработки. Безумная или нет, женщина была уверена, что будущее принадлежит ее расе.
Но не этот город. Только не сегодня.
БСК «Залп» выстрелил снова, но следопыт поняла, что уже слишком поздно и битва проиграна. Большинство подразделений Гармонии были размещены в джунглях, а в городской черте оставался номинальный гарнизон: не больше двадцати воинов огня и две сотни янычаров гуэ’веса. У них имелся только один боескафандр и только одна боевая машина, «Каракатица» Джи’каары. Этого хватило, если бы шелковые речи водников оказались правдой, но, несмотря на их заверения, захватчики атаковали с небес. Вспыхнула вторая «Пиранья», и внутри женщины закипел гнев, но с ним пришла и свирепая радость.
«Сегодня все изменилось», — поняла воительница. Имперцы нарушили Незримый Договор, который когда-то с такой тщательностью составила каста воды. Как только известие о предательстве распространится среди воинов огня, все разговоры о «теневых соглашениях» и «долгих играх» закончатся и солдаты смогут вести кампанию так, как сочтут нужным. Разбитое Зеркало вновь увидела свой путь в тау’ва — она станет той, кто принесет товарищам добрую весть.
Быстрым движением руки ветеран приказала новобранцам возвращаться в «Каракатицу». Последовав за ними, наставница обернулась через плечо и увидела, как три «Часовых» разносят на куски одинокий боескафандр.
— Твоя жертва послужит Высшему Благу, — пообещала Джи’каара. — Клянусь тебе.
Имперская военно-морская база «Антигона»,
Саргаасово море
Верховный комиссар Ломакс наконец-то вызвала меня, но я так и не придумал, что сказать ей. Единственный способ объяснить, извинить или оправдать совершенные проступки — это добиться результатов. Только смерть командующего Приход Зимы снимет с меня ответственность за дезертирство.
Видишь, вот я и попался. Все-таки произнес слово, в котором звучит анафема для таких, как мы с тобой. «Дезертирство». Сейчас, после этого признания вины, старик Бирс смотрит на меня свирепым взглядом, но ты должен понять, что после резни в ущелье Индиго я отправился в глухомань не потому, что испугался или утратил веру. Клянусь тебе, мною руководило чувство долга. К сожалению, Натаниэль никогда этого не поймет. Я виновен в страданиях наставника, и словами его не переубедить. Бирс слишком долго судил меня, наблюдал, ненавидел, ждал моего падения с ожесточенностью жертвы предательства…
Что? Нет, конечно же, я не убивал его! Я любил старика, как родного отца, пусть строгого и сухого, который никогда не говорил мне доброго слова. Натаниэль вырастил меня, обучив устрашать менее важных людей и забирать их жизни, но я понимал суть его призвания — нашего призвания — и всегда был верен Бирсу. Да, даже когда предавал наставника.
Ситуация была запутанная. Видишь ли, тогда я только что закончил стажировку и заслужил ярко-красный кушак. С нетерпением ждал, когда смогу выбраться из тени старика и сделать себе имя, но Бирс настоял, чтобы я сопровождал его в последней кампании. Бесславное дельце — еще одно жалкое восстание, еще один дрянной мирок, жителям которого застилало глаза недовольство судьбой. Несчастной дурак, я думал, что все уже повидал в жизни.
Что ж, довольно скоро мы раздавили мятежников, но полное умиротворение отдалилось на целую вечность, и меня одолела скука, жажда сражений с поистине достойными врагами. Самонадеянность привела к тому, что я прозевал террориста. Ну, то есть увидел его — оборванного, маленького, тощего как скелет, плетущегося по мостовой в сторону Бирса, — но при этом увидел в нем грязного беспризорника, собирающего объедки, а не ребенка-солдата, готового пойти на смерть. И уж точно я не заметил иглопистолет, спрятанной под лохмотьями. Никто из нас так и не смог понять, где мелкий паразит достал настолько редкое и высоко ценимое оружие.
Возможно, один из лидеров восстания снарядил мальчишку для последней, отчаянной попытки отомстить, а может, он отыскал пистолет в развалинах дворца каких-нибудь благородных господ. Так или иначе, капризы судьбы привели парня к Бирсу, убийца погиб под шквальным огнем через мгновение после атаки, но было уже поздно. Мое второе предательство случилось неделю спустя. Видишь ли, Натаниэль не умер сразу.
Нейротоксин у него в крови действовал жестоко, превращая старика в немое, искаженное сплетение боли в человеческом теле, но убивал медленно. Медикусы предупредили меня, что Бирс может протянуть несколько месяцев. Император, прости, но я был не в силах смириться с этим.
Помню, что меня чуть не вырвало от вони в комнате старика, сам Натаниэль походил на живой труп. Когда я вытащил пистолет, Бирс пристально уставился на меня, безмолвно призывая к действию, Направив пистолет ему в лицо, я… замер. Взгляд наставника ожесточился, исполнившись презрения: он наплевал на мои терзания, заранее зная, что мне не хватит отваги нажать на спуск. Из-за этого презрения я до сих пор не могу понять, что тогда остановило мою руку: любовь или ненависть? Возможно, на самом деле мне просто непонятна разница между ними. Может, это и к лучшему в Галактике, где есть место только для войны.