Но это же логично, в конце концов! И почему, черт возьми, она, вместо того чтобы радоваться, думает о том, что, может, еще не поздно смыться, хотя и поцелуи его ей нисколько не неприятны, и парфюм такой тонкий, и вообще – чего она хотела?!

Даже с Боголюбовым, за которого она вышла замуж назло первому мужу, такого не было! Пусть и задыхающейся, ненасытной любви, как с Андреевым, тоже не было – но была летучая нежность, и сердце билось, и невозможен был вопрос – чего же она хочет… «Обманите меня… но совсем, навсегда… чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда… чтоб поверить обману свободно, без дум, чтоб за кем-то идти в темноте наобум… А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман… Обманите – и сами поверьте в обман…» – выскочили вдруг откуда-то неуместные строчки – наверное, из юношеской романтики, вспоминать о которой теперь просто смешно. Варя еще раз посмотрела в глаза Олегу Александровичу – это был самый честный мужчина в ее жизни. Он ни на волос ее не обманывал. Он предлагал ей конкретные вещи, на которых основана жизнь.

– Варенька, не хочешь посмотреть, как я обставил спальню? Можно еще в ванную заглянуть – как тебе там понравится?

Передышка. И Варя использовала ее, чтобы взять себя в руки, хотя первая мысль была все-таки – улизнуть. Впервые за вечер взглянув на себя в зеркало, она с удивлением увидела, что выглядит на редкость привлекательно, хотя и почти без макияжа, и волосы хорошо лежат, хотя их никто не укладывал, – но удивилась как-то вскользь, без всякого интереса, и мысли тут же опять переключились на другое. Уже стоя под душем, Варя прикидывала, что Зотов сейчас наверняка тоже в какой-нибудь ванной комнате, их же здесь минимум две, и выйти ей, наверное, удастся совершенно свободно, не рискуя быть тут же обнаруженной… А потом можно позвонить…

Но тут же прикрикнула на себя: что это еще за детский лепет! Куда бежать? А что потом? Куковать в одиночестве? Мало куковала? Зачем вообще поддаваться эмоциям в такой момент? Ясно же, что ни о какой любви речь изначально не шла и идти не могла! Они ведь с Леной это проговаривали! Речь шла об устройстве стабильной личной жизни, о серьезной, осознанной работе над ее строительством! О взвешенном подборе кандидата! И стало быть, она неплохо до сих пор справлялась, если мужчина сделал ей предложение, привел в свой дом! Чем она недовольна – это не так, то не эдак! Дома одно старье, а здесь магазин прямо в доме – опять не угодили? Да любая женщина была бы счастлива на ее месте! Можно, в конце концов, снять со временем типовой пейзаж и повесить свой, оригинальный! Как будто это главное! Главное сейчас – заполнить графу «Сексуальная совместимость»! Зотов, черт возьми, не дурак и понимает, как важно это проверить! А ей что, все равно? Нет уж, нельзя бросать все на полпути. Надо заканчивать истерику и идти проверять!

Совместимость оказалась почти идеальной. Варя машинально клала в рот какие-то ягоды в шоколаде, не ощущая их вкуса, и чувствовала себя до того пристыженной, словно кого-то обманула или что-то украла, и радовалась только одному – что свечи догорели, а фонарей под окнами здесь еще нет. Хотя, наверное, ее пылающие щеки легко было принять и за огонь любви…

Насколько все было бы проще, если бы ничего не получилось! Физиологию не обманешь, стало быть, этот мужчина не для нее, а она, соответственно, не для него. Еще одна неудача, ну что же, жизнь не кончается, лучшее, конечно, впереди, никаких претензий, всего доброго…

А что теперь? Когда Олег Александрович в восторге? Называет ее на «ты» и все говорит, говорит о каких-то планах на будущее, кажется, опять про дом и двор, и про какую-то вечеринку… Наверное, правда то, что девяноста девяти процентам мужчин нравятся полненькие женщины, а оставшийся процент это скрывает… Для совместной жизни препятствий нет, кроме вот этого обвального стыда и ощущения чудовищности содеянного, против всех доводов разума. Но ничего понять – здесь и сейчас – невозможно, а потому…

– Ой, а время-то! – всплеснула руками Варенька, глянув на часы, и вскочила, сама подивившись собственной непринужденности.

Олег Александрович, которого у нее язык не поворачивался назвать просто «Олег», остановился на полуслове:

– А что? Разве мы…

Но Варя тут же погасила недоумение в его глазах, сообщив, что привыкла спать исключительно в своей постели, и дав понять, что такой вечер, как сегодня, для нее отнюдь не правило, а исключение. Зотов, встревоженный тем, что все шло по плану, как по маслу – и вдруг случилось что-то непонятное, успокоился и отвез ее домой, правда нехотя. И ее красные розы заботливо прихватил.

А Варенька выглядела счастливой – садясь в машину, она думала о том, что вот сейчас окажется дома и что все уже позади и можно будет больше не улыбаться и не следить ни за своими словами, ни за выражением лица…

Оказавшись, наконец, в родном «птичнике», она стремительно выскочила, хлопнула дверцей – должно быть, слишком сильно хлопнула, потому что Зотов заметно дернулся. Но, может, не поэтому. Может, ему просто жаль с ней расставаться…

Поцеловав Варю на прощание, Олег Александрович, виноватый только в том, что ищет хозяйку в свой дом, обставленный по собственному вкусу, напомнил про вечеринку:

– Так завтра я за тобой заеду, хорошо?

И Варенька кивнула, так никак его и не назвав.

Она надеялась, что проспит до обеда, а там будет уже другой день и другие мысли, – проспит до обеда, потому что не спала полночи.

Нелогичное, нелепое, но пронизывающе острое ощущение, что она сотворила с собой что-то ужасное, становилось только отчетливее и скоро заполнило ее целиком. Не помогла коротенькая болтовня с папой, который хоть и видел и букет, и кавалера, но ни о чем Варю не расспрашивал, а, мигая из-под очков своими большими доверчивыми глазами, предложил попить с ним чаю и за чаем сообщил, что погреб в Тучкове решено таки копать, и вот завтра… Не помог душ, который она принимала почти целый час – все стояла, стояла под струями теплой воды, которые никак не смывали эту неправильность происшедшего, намертво прилипшую к ней, – хотя она все, все делала правильно! Потом Варя увидела выглядывавшие из пакета увядшие листья папоротника – и чуть не расплакалась, прекрасно понимая, что ничего не стоит сходить на уже известную поляну и нарвать новых, и плакать тут абсолютно не над чем.

Она поскорее нырнула в постель, но, как ни упиралась лбом в тумбочку, сон не шел – только тумбочка, кажется, сдвинулась с места. Варя пожалела, что не покупает снотворного – так, на всякий случай, – как бы хорошо сейчас проглотить таблетку и выключить все мысли, как свет в комнате. Откуда оно, это отчаяние, с чего оно взялось? С каких это пор романтические ужины при свечах доводят до отчаяния? Может, у нее гормональный сбой? Может, неврастения? Не с девственностью же она рассталась, не изнасиловали же ее! А то, что она сама учинила над собой насилие – это как назвать? Во имя здравого смысла, во имя счастливого будущего…

Что ж, выходит, все банальнее некуда: кто-то может спокойно и счастливо жить с нелюбимым человеком – а ей это противопоказано. Физически, возможно, и переносимо, а морально – нет. Или она просто срезанный букет, от которого уже не будет никакого толку? Для картины не годится, остается только выбросить… В любом случае это не ее вариант, и придется от него отказаться. «Не понравится – никто тебе его насильно не всучит… Плановое знакомство… Все сворачивай и просто наслаждайся выходными», – вспомнились вдруг с раздражением Ленины слова. Легко это говорить! Наслаждайся! Спит небось спокойно!