Первое, что бросилось мне в глаза, были его размеры. Ростом эта штука должна была быть никак не меньше тридцати метров. По крайней мере, так мне показалось. Стояло оно вроде бы прямо, но точно сказать, как именно, я не могу. Потом я заметил крылья – два коротких широких крыла. В этот миг я осознал, что пытаюсь изучать его как обыкновенное животное, то есть – смотреть на него. Однако делать это привычным для меня способом было невозможно. Я не столько смотрел на животное, сколько замечал все новые детали по мере того, как картинка прояснялась с добавлением каждой новой подробности. Тело существа было покрыто пучками черных волос, с его длинного рыла все время что-то сочилось и капало. Круглые выпуклые глаза были похожи на два огромных белесых шара. Потом животное начало размахивать крыльями. Но это не походило на взмахи птичьих крыльев, скорее напоминало вибрирующую дрожь. Существо начало кружиться передо мной. Однако оно не летало в полном смысле слова, а как бы скользило, почти касаясь земли, двигаясь с поразительной скоростью и проворством. Я даже обнаружил, что увлекся созерцанием этой картины. Все движения чудовища имели совершенно жуткий вид, но их быстрота и легкость не могли не восхищать.

Вибрируя крыльями и брызгая во все стороны выделениями из своего рыла, существо сделало два круга. Потом оно развернулось и улетело прочь, исчезнув вдали. Мне оставалось лишь сосредоточенно смотреть в направлении, куда оно скрылось. Я чувствовал странную тяжесть, мысли потеряли всякую связность, и мне не удавалось привести их в порядок. Было такое впечатление, что меня приклеили к месту. Потом вдалеке показалось облако, и через мгновение зверь снова на полной скорости кружил передо мной. Его крыло проносилось все ближе и ближе, почти перед самыми глазами, пока наконец не задело меня. Я не знаю, какая часть моего существа находилась в том пространстве, где кружилось чудовище, но, как бы там ни было, его крыло действительно ударило меня. Боль пронзила меня всего. Она была едва ли не самой жестокой в моей жизни, и, собрав все силы, я дико заорал.

После какого-то провала я осознал, что сижу, а дон Хуан растирает мне лоб. Листьями он растер мне руки и ноги, а потом оттащил к оросительной канаве, которая была у него за домом. Там он раздел меня и с головой окунул в воду. Потом вытащил и вновь окунул, затем – еще раз, еще и еще…

После этого он положил меня поперек канавы так, чтобы голова лежала на берегу, взял в руки мою левую ступню и начал время от времени мягко похлопывать по подошве ладонью. Через некоторое время я ощутил щекотку. Заметив это, он сказал, что со мной все в порядке. Одевшись, я вошел в дом и сел на свою циновку. Я хотел что-то сказать, но обнаружил, что не могу сосредоточиться на словах, хотя мысли были ясными и четкими. Меня поразило, насколько глубокая концентрация внимания требуется, чтобы говорить. Оказалось, что сказать что-то мне удается только в том случае, когда я перестаю смотреть на окружающие предметы. Я чувствовал себя ныряльщиком, погрузившимся глубоко в бездну. Чтобы что-то сказать, требовалось всплыть на поверхность с какого-то очень глубокого уровня, я как бы вытягивал себя оттуда при помощи слов. Дважды мне удавалось добраться до того, чтобы прочистить глотку совершенно обычным способом. В эти моменты, пожалуй, я мог бы что-нибудь из себя выдавить, но по какой-то причине я молчал, предпочитая оставаться на странном уровне глубокого молчания, где была возможность только созерцать. Ощущение, что я стою на пороге того, что дон Хуан называет видением, возникло во мне и наполнило мое сознание радостью.

Дон Хуан дал мне супа и кукурузных лепешек и настоял на том, чтобы я поел. Это мне вполне удалось сделать, не утратив того, что я принимал за способность видеть. Я пристально вглядывался в каждый предмет, попадавшийся на глаза, будучи убежденным, что вижу. Но мир при этом, насколько я мог судить, заметно не изменялся. Я напряженно старался увидеть, пока совсем не стемнело. В конце концов меня свалила усталость, и я заснул.

Когда дон Хуан укрывал меня одеялом, я ненадолго проснулся. Болела голова, и я чувствовал тошноту. Потом стало лучше, и я крепко проспал до утра.

Утром я обнаружил, что полностью пришел в себя, и с нетерпением спросил у дона Хуана:

– Что со мной было?

Дон Хуан сдержанно засмеялся и ответил:

– Ты ходил знакомиться со стражем. И ты с ним познакомился.

– Но что это было?

– Страж, хранитель, часовой другого мира.

Я хотел было подробно рассказать ему об этом зловещем и жутком звере, но он не обратил на мою попытку никакого внимания, сказав, что в этом нет ничего особенного и что такой опыт доступен любому человеку.

Тогда я сказал, что страж вогнал меня в такой шок, что до сих пор мне становится не по себе при одном лишь воспоминании о нем.

Дон Хуан рассмеялся и прошелся по поводу того, что он назвал моей склонностью к сверхдраматизации.

– Но эта штука, чем бы она ни была, ударила меня, – сказал я. – И это было так же реально, как мы с тобой…

– Конечно, все было реально. Что, очень больно ударила, да?

По мере того как я восстанавливал в памяти все новые и новые детали, меня охватывало все более сильное возбуждение. Дон Хуан велел успокоиться, а потом спросил, действительно ли я боялся. Слово «действительно» он выделил.

– Да я просто оцепенел! Никогда в жизни не испытывал такого дикого ужаса.

– Ну-ну, – сказал он со смехом. – Не так уж тебе было страшно.

– Да я клянусь тебе! – сказал я с жаром. – Если бы я мог пошевелиться, то в истерике бежал бы.

Дон Хуан разразился хохотом. Мои эмоции показались ему весьма забавными.

– Зачем нужно было встречаться с этим кошмаром, дон Хуан?

Он уставился на меня с серьезным выражением лица.

– Это был страж. Если ты хочешь видеть, ты должен его победить.

– Но как можно победить такую громадину?

Дон Хуан хохотал до слез.

– Дон Хуан, почему бы тебе не выслушать меня? Я расскажу тебе обо всем, что видел, и тогда не будет двусмысленности.

– Ну, если тебе этого не хватает для полного счастья – вперед. Я слушаю.

Я подробно изложил все, что смог вспомнить, но на его настроении это никак не отразилось.

– Ничего нового, – прокомментировал он с улыбкой.

– Да, но как, по-твоему, я могу одолеть такую махину? Чем?

Он немного помолчал, потом повернулся ко мне и сказал:

– Ты же не боялся. В действительности тебе не было страшно. Больно – да, но не страшно.

Он