– Вы ведете себя крайне глупо. Пожалуйста, уходите.

Уинчестер был спокоен и резок. Эмили оглядела его с головы до пят, на кончике языка вертелась тысяча замечаний, но она проглотила их, чтобы удержаться от ультиматумов, которые он никогда не удовлетворит.

Эмили была готова оставить свое место, обиженно удалиться, но могла ли она себе это позволить? Ее жизнь, так же как спокойное существование Мэри и Роуз, была переплетена с ним, словно нити в веревке. Она не могла допустить, чтобы ее семью выбросили из дома на улицу.

Что же до его связи с Амандой или другими женщинами – не ее это дело; он открыто сказал, что она воспользовалась их отношениями, предположив, что имеет какое-то влияние на него. А могла ли она думать иначе?

Пришедшее к ней озарение напугало ее. Она его любила! Да, любила! Возможно, она полюбила его с первого же момента их встречи.

Ей так бы хотелось избавиться от этого чувства, но это было невозможно. Никакая обычная женщина не могла бы находиться в столь интимных отношениях с ним и не отдаться серьезному чувству.

Она не в состоянии была соблюдать дистанцию между ними, и, допустив личные отношения, она прыгнула прямо в ад, откуда не могла выбраться целой и невредимой.

Она ошибочно думала, что он принадлежит ей; это создавало обманчивое впечатление, что у нее есть право пожаловаться, потребовать от него верности, но, оказывается, все было не так. Она кричала на него, словно они были женаты, словно обнаружила его неверность, за которую он доджен поплатиться, но ведь на самом деле она не имела никаких прав на него. Абсолютно никаких.

Господи, как она попалась в такую ужасную ловушку? Она, должно быть, самое неразумное существо на свете. Она жила в его доме, ела его пищу, ложилась в его постель. Она вела себя как проститутка, ничем не отличаясь от Аманды, которой граф платил за услуги. Вся разница состояла в том, что Эмили некуда было идти, у нее не было иного выхода, кроме как оставаться в доме графа. Она так крепко была опутана сетями, что превратилась в пленницу Уинчестера, и, кроме себя самой, ей некого было винить за это.

Эмили взглянула на своего хозяина, не найдя в его лице ни намека на теплые чувства, и поняла, что все было обманом, ошибочным представлением. Такими глазами он смотрел на каждую женщину, даже на Памелу, даже на маленькую Маргарет. Это была уловка, преходящее увлечение – характерная черта его мужской природы. Это не имело ничего общего с ней.

Она давно шагнула за черту пристойности в отношениях с ним, и не удивится, если Майкл выставит ее, и именно тогда, когда она не могла себе позволить потерять работу.

– Извините меня, лорд Уинчестер, – заявила девушка, – и я нижайше прошу прощения. Надеюсь, вы простите меня за мои многочисленные ошибки в суждениях.

Умирая от унижения, смиренная сверх меры, она резко повернулась.

– Эмили!

Его голос приказывал ей остановиться, но она выбежала из комнаты и понеслась по холлу, словно боясь услышать, что еще он может сказать.

– Вы пили.

– Да, ну и что?

Споткнувшись на пороге, Алекс ввалился в комнату Мэри. Он производил больше шума, чем следовало, но пребывал в том состоянии, когда уже не беспокоился на этот счет. Даже если его обнаружат, ну и что? Кто прикажет ему остановиться?

В предыдущий период своей жизни он никогда не вел бы себя так вызывающе жалко. Несмотря на отсутствие морали у обоих родителей, его воспитывали так, чтобы он знал разницу между добром и злом. Бесчестно было обманывать Мэри, поскольку он был уверен – она считала, что в душе он гораздо лучше, чем казался окружающим.

Ба! Он удивил ее?

Все его лучшие черты были утрачены, у него ничего не осталось. Считая себя сильным, храбрым и умным, он вступил в армию, но получил в ней много горьких уроков.

Он оказался трусом и таким слабым, что какой-то шрам на лице полностью сломил его. Люди смотрели на него на улице, дети показывали пальцем, красивые женщины, включая его бывшую невесту, бледнели от отвращения, и он не мог выносить это. Он не отличался ни храбростью, ни жизнерадостностью, и все, чего он хотел, это вернуть свой прежний облик, оставаться ослепительно красивым, лихим Алексом Фарроу, у ног которого лежал весь мир. Словно избалованный ребенок, он срывал свой гнев на близких.

Алекс добрался до кровати и свернулся под одеялом. Когда он чувствовал себя одиноким или подавленным, он тайком пробирался к Мэри и занимался с ней любовью до полного насыщения, пока не избавлялся от части преследующих его демонов; затем он покидал ее и не обращал на нее внимания, пока его вновь не одолевали прежние страхи и огорчения.

Что она думала о его поведении? Мэри никогда ничего не говорила ему, хотя явно осуждала его эскапады.

В минуты просветления, когда он был достаточно трезв, ему приходило в голову, что Мэри не могла отказать ему в удовольствиях лишь потому, что он брат Майкла. Он не мог поверить, что опустился так низко.

Навязываясь зависимой женщине, он вел себя как отъявленная скотина.

Что, если она забеременеет? Если вынудит его жениться на ней? Вряд ли он захочет опуститься ниже на социальной лестнице, женившись на сестре гувернантки. Он был безжалостным, жестоким снобом, но ему ненавистно было видеть себя в таком жутком свете, поэтому, когда на него наплывало понимание этого, он топил его в вине.

Как обычно, Мэри ничего не сказала по поводу его внезапного грубого появления. Она притянула Алекса к себе и поцеловала, сжимая его в страстных объятиях, что приятно возбудило его.

Днем он никогда не замечал ее, проходя мимо. Часами напролет он мог притворяться, что ее нет в доме, что он не думает о ней. Он развлекался в своих любимых казино, общался с проститутками и другими сомнительными типами, но когда, вернувшись домой, попадал в окружение четырех стен своей комнаты, он украдкой поднимался по лестничным ступенькам наверх.

– Где ты был? – укоризненно спросила она. – Ты пахнешь так, словно выкупался в пиве.

У него никогда не было женщины, которая бы беспокоилась, заботилась о нем. Его мать не обладала материнскими инстинктами, его няни часто менялись, лицемерные слуги родителей считали, что их место не требовало сердечности и доброты, поэтому Алекс даже не догадывался, что женская забота может быть такой утешающей, приятной и желанной.

– Я играл в карты.

– И перебрал.

– Да, кажется.

– Мне бы не хотелось, чтобы это случалось. Я волнуюсь, когда ты пускаешься в загул. Когда ты пьян, с тобой может случиться что угодно.

– Я осторожен, – заявил он, что было неправдой. Время от времени он терял сознание и просыпался в незнакомом месте с опустошенными карманами и раскалывающейся от боли головой.