— О, Чарли, какое несчастье! Не закажешь ли мне «Беллини»?

— Нет.

Я с недоумением моргнула, словно желая спросить: «Но почему?»

— Тебе только алкоголя не хватало. Сразу станет гораздо хуже, вот увидишь.

— Хуже и быть не может. Никто не чувствует себя хуже, чем я, даже я сама. Что ты думаешь о записке?

— Что я думаю о записке? Да кем ты себя возомнила, Сильвией Плат?

Значит, он понял? По крайней мере, если бы я умерла, всем стало бы ясно, что я прочла кучу серьезной литературы вроде «Миссис Дэллоуэй» и «Долины кукол».

— Забавно, что ты сказал это, потому что я пыталась обставить все в стиле Вирджинии Вулф! — пояснила я. И тут Чарли схватил меня за плечи и начал трясти.

— Да когда же ты повзрослеешь и избавишься от своего невероятного инфантилизма! Все могло кончиться плохо! — заорал он.

— Прекрати, — прохныкала я. — Зачем говорить гадости? Мне и без того паршиво. Жизнь ужасна!

Чарли разжал руки.

— Может, и ужасна. Бывают неприятные моменты. Но как насчет тех, кто тебя любит? Родителей, Джулии, подруг? Неужели тебе не приходило в голову, каким кошмаром обернулась бы для них твоя смерть?

— Конечно, приходило, — соврала я, потому что, с тех пор как Зак порвал со мной, не думала ни о ком, кроме себя. — Если уж на то пошло, я была для них только обузой. Без меня им будет лучше.

— Тебе нужно собраться. И перестать жалеть себя.

— Не могу я собраться. Я слишком несчастна.

— Временами мы все бываем несчастны. Такая уж у нас судьба. Ничего не поделаешь: сердца разбиваются. Нас постигают беды и невзгоды. Но с этим нужно бороться и как-то справляться, вместо того чтобы пытаться сбежать, наглотавшись таблеток, как последняя эгоистка. Будь ты постоянно счастлива, давно бы стала ведущей ток-шоу вроде Кэти Коурик.

Я заплакала. Ну отчего люди так злы к Кэти? Разве получаемые ею шестьдесят миллионов за то, что она должна улыбаться до 2010 года, ее вина?

— Почему ты такой грубый? — всхлипнула я. — Мне нужна хоть капля доброты.

— Доброты? Надевай и попытайся заснуть. — Чарли протянул мне халат.

— Не могу! Это часть наряда, в котором я собиралась покончить с собой. Слушай, почему бы тебе не повести меня на завтрак в кафе «Флор»? Обожаю Сен-Жермен! Это немного развеселит меня.

— Никуда ты не пойдешь. Останешься здесь и выспишься, пока действие лекарства не пройдет.

— Тогда, может, позже ты поведешь меня на роскошный ужин в «Лаперуз»? Представляешь, там подают этот изумительный пылающий торт с суфле. Супер!

— Плевать мне, — ответствовал Чарли, — даже если гребаная Эйфелева башня тоже запылает, мать бы ее так, ты с места не сдвинешься.

Для человека, считающегося твоим хорошим другом, Чарли ужасно злобно настроен. Хуже врага. Неужели никто не объяснял ему, что неэтично ругать потенциальную самоубийцу?

— Ты больна и нуждаешься в отдыхе. Проведешь здесь весь день и всю ночь. Будешь пить горячее молоко, питаться рисом, и ничем больше.

Рисом? Он ненавидит меня, точнее не скажешь. В дверь постучали. Вошла Джулия под руку с Тоддом.

— Привет! Вот так сюрприз! — взвизгнула она, стиснув Чарли. — Ты здесь? А это Тодди. Вот теперь повеселимся!

Джулия ничуть не смутилась, представляя бойфрендов друг другу, но при виде меня ее лицо омрачилось.

— Господи, солнышко, что случилось? Почему ты одета, как уличная особа?

— Не могли бы мы выйти в соседнюю комнату? — перебил ее Чарли. — И может, Тодди лучше зайти попозже? Я должен поговорить с тобой.

Тодд, явно смутившись, исчез, а Чарли повел Джулию в соседнюю комнату и закрыл за собой дверь. Весьма типично. Как раз в тот момент, когда Джулия уже была готова излить столь необходимое мне сочувствие, Чарли ее утаскивает. Господи, что же он во все сует нос? Скорее бы уж возвращался в ЛА, где ему самое место, рядом с другими, такими же невыносимо властными и самоуверенными кинорежиссерами.

Но тут к горлу прихлынула волна тошноты. Спотыкаясь я поплелась в ванную. Опускаю последовавшие за этим неприятные подробности.

Не помню, как вытерпела остаток дня. Джулии ужасно понравились оставленные ей по завещанию вещи. Повосхищавшись, она спросила, нельзя ли все же получить рецепт на амбиен, несмотря на то что я так и не умерла. Осознав, что мне не удалось покончить с собой, мамочка тут же заявила: она совсем не радуется откровенному завещанию дочери, беззастенчиво осудившей ее вкус в выборе одежды. Только одного человека наследство привело в восторг — папочку.

На следующий вечер, когда Джулия удрала на очередную вечеринку, Чарли попросил меня встретиться с ним в баре. Наконец-то он сообразил, что посягавшие на самоубийство нуждаются не в лекциях, а в шампанском. Вчера мне было ужасно плохо: слабость, тошнота, тоска, — но сейчас я почувствовала себя немного лучше и отчаянно пыталась хоть чем-нибудь отвлечься от мыслей о том, что наделала. Представьте себе, как мне было стыдно!

Но когда я спустилась в бар, Чарли даже не заметил моего нового платья от «Хлоэ»; его купила Джулия, чтобы я больше не помышляла о самоубийстве. Чарли был хмурым и серьезным.

— Лучше? — спросил он.

— Безмерно, отчаянно одинока и убита горем. Не закажешь ли коктейль с шампанским?

Чарли подозвал официанта.

— Водку для меня и перье для мадемуазель, пожалуйста.

Господи, до чего женщины правы насчет мужчин! Жалкие эгоисты, все до единого!

— Тебе необходима ясная голова, если хочешь разобраться с собственной жизнью и понять, что делать дальше, — пояснил он.

— Ясная голова не добудет мне другого жениха, — возразила я.

— И жених тебе ни к чему. — Чарли не понимал, что моя жизнь в Нью-Йорке будет непоправимо испорчена, если я срочно не найду другого жениха. В Нью-Йорке все заботились только об одном: кто на ком женат или собирается жениться. Разве он не знает, что мы все еще живем в девятнадцатом веке? Разве не слышал, что случилось с бедняжкой Лили Барт[48]?

— Тебе нужно разобраться в себе, прежде чем влюбиться.

— Я больше никогда не влюблюсь.

— К чему такой пессимизм? Конечно, влюбишься, — отмахнулся он и ни с того ни с сего спросил: — Джулия с кем-то встречается здесь, в Париже?

«Да, и ты видел его», — подумала я. Не хотелось лгать Чарли, но если попадаешь в ситуацию, когда приходится делать выбор между друзьями, другого выхода нет. Я ободряюще улыбнулась:

— Конечно, нет.

— Говори правду, — потребовал он.