Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слышу, — ответила я.
— Немедленно домой!
5
Я отключилась только после того, как она положила трубку. Поезд остановился на станции «Лоуренс-Уэст». На противоположных путях стоял с открытыми дверями состав, направляющийся на юг. Мальчик в белой рубашке дергал маму за рукав:
— Почему мы так долго не едем?
Я бы успела. Стоило сейчас вскочить и перебежать платформу, и я бы успела запрыгнуть в обратный поезд и поехать назад в центр, домой. Но я не шевелилась, глядя в окно на открытые двери, на пассажиров, набившихся в вагон, раздраженных и нетерпеливых. Я не отрывала от них взгляда, даже когда мой поезд тронулся, отошел от «Лоуренс-Уэст» и покатил к следующей остановке. А я так и сидела, уставившись в ту же точку, где раньше были открытые двери.
Жареный плантан
1
Бабушка звонит нам пятый раз за неделю и бессвязно пересказывает на автоответчик свой сон, в котором видела «пташку». Мама распахивает глаза и посылает меня к ней домой узнать подробности; со снами не шутят. Если человеку приснился кто-то из членов семьи, то он обязан сообщить об этом, иначе навлечет на родственника беду. Но когда я выхожу через турникеты из метро, ноги несут меня в другую сторону, не к бабушкиному дому и даже не в ее квартал. Перспектива выслушивать невнятную болтовню о пророческой силе снов пригвождает меня к Эглингтон-Уэст. Меня завораживает одновременно знакомый и чужой район, в котором я когда-то жила и где не бывала уже два года, с семнадцати лет.
Здесь ничего не изменилось.
Оживленные улицы по-прежнему никогда не отдыхают, никогда не погружаются в тишину. Выхлопные газы полностью вытесняют свежий воздух, из пролетающих мимо машин грохочет регги или сока с такими агрессивными басами, что я ощущаю вибрацию под ногами. Я смотрю строго вперед и быстро миную витрины магазинов, возле которых парни, как обычно, играют в кости и цепляют девчонок, подбираясь и воздерживаясь от улюлюканья только в тех случаях, когда мимо шествуют матери или тетушки из церкви.
Я заворачиваю в кафе, где играет рутс-регги для стариков, беру курицу с рисом по-ямайски и устраиваюсь у окна, разглядывая прохожих и стучащих костяшками домино мужчин, которые сидят на ящиках и смеются над своими тупыми шутками. Может, мимо случайно пройдет Рошель? Я сто лет не разговаривала с подругами детства, но с Рошель мы поддерживали отношения дольше других. Последний раз мы поздравили друг друга с поступлением в университет, с началом новой жизни, а потом уже забывали делиться свежими впечатлениями. Я даже не знаю, живет ли она еще на Хоупвелл-авеню или переехала поближе к кампусу, но от возможности увидеть ее приятно волнуюсь.
Маме я говорю, что у бабушки мне не открыли дверь. Она замечает мне, что после выхода на пенсию ее мать почти всегда дома, потом звонит сама бабушка, уверяя, что никто не приходил, но я все равно продолжаю настаивать на своей лжи. После шестого сообщения бабушки на автоответчике мама снова посылает меня к ней.
2
Когда я училась в начальной школе, по воскресеньям мама отправляла меня к бабушке, чтобы та сводила меня в церковь. Мама с трудом натягивала на меня бархатное или атласное платье и, усаживая на диван, чтобы надеть колготки, говорила:
— Веди себя прилично, тебе понятно?
— Да, мама.
— Яне шучу, Кара. Если бабушка пожалуется, что ты грубишь, я тебя отшлепаю. Ясно?
Я кивала.
— Хорошо. Тогда поцелуй меня.
Мы с мамой тогда обитали на Белгрейвия-авеню, а бабушка жила на соседней Уитмор-авеню, и мы обычно встречались с ней на веранде ее коттеджа в половине восьмого утра. Сдав меня с рук на руки бабушке и едва кивнув ей одновременно и в знак приветствия, и в знак прощания, мама возвращалась домой спать. Она часто говорила, что может полноценно отдохнуть только по воскресеньям; что учеба, работа в офисе и визиты в школу безжалостно съедают ее жизнь, а по вечерам к ней пристаю я, требуя внимания и отбирая остатки сил. Поэтому в воскресенье ей необходимо прийти в себя — еще одна причина, почему я должна слушаться бабушку.
Когда мы с бабушкой ехали на север в церковь, придирки лились рекой уже в вагоне метро. «Перестань качать ногой», «Хватит подтягивать колготки», «Прекрати петь эту песню; сегодня день Господень, и мы поем только церковные гимны». Поначалу я терпела, но в церкви начинала баловаться, жаловалась на духоту, гонялась за мальчишками, дергала перья и банты широкополых шляп, маячивших передо мной. Замечая мои шалости, бабушка твердила: «Не проказничай; Бог хочет, чтобы ты была хорошей девочкой, а не хулиганила, как сорванец». Я что-то бормотала в ответ, а она подводила меня к своим подругам, каждый раз к разным, и я топталась позади, поглядывая, как другие дети играют в пятнашки.
— Кара… Кара! Расскажи сестре Иде, кем ты хочешь стать.
— Педиатром.
— Вы слышали? — говорила бабушка. — Моя внучка собирается стать педиатром. Учителя считают ее очень смышленой. — Она ласково мне улыбалась, а я надувала губы и дергала ее за платье: пойдем домой.
По воскресеньям мне нравилась только вторая половина дня. После церкви мы возвращались в квартал Эглингтон-Уэст и Марли, где бабушка вела меня в кафе «У Рэнди» есть жареные ямайские пирожки с мясом и кокосовые булочки. На обратном пути домой она со мной почти не разговаривала, что меня вполне устраивало. Переодевшись в домашнее платье и разогрев для меня обед, бабушка готовила ужин и делала уборку, и навязчивый стрекот пылесоса заглушал все звуки в доме.
Мама забирала меня ближе к вечеру, и к тому времени я уже была накормлена — обычно курицей карри с рисом или рагу с клецками (аки и соленую рыбу, которые