– Хорошо. Я все сделаю, – сказал он, потихоньку пятясь к двери.

– Что ты будешь с ней делать?

– Отсканирую. Распечатаю. Объявления. На компьютере.

Миссис Ларвуд прижала ладони к лицу, словно у нее кровь прилила к щекам.

– Расскажу тебе секрет.

Джек заморгал. Оглянулся на дверь.

– Мне девяносто два года, и у меня есть секрет.

Джек кивнул и почувствовал, как кадык снова дернулся, когда он сглотнул.

– Пошли со мной. Идем.

Джеку не хотелось идти за ней, но он не видел способа отказаться. Пришлось последовать за ней в заднюю комнату. Там, под раздвижным столом, стояла большая картонная коробка.

– Загляни в нее, – сказала миссис Ларвуд.

Джек колебался.

– Смелей!

Он присел и открыл коробку, очень медленно, словно оттуда мог выпрыгнуть зверек – может, мертвый кот, каким-то образом воскресший, кот-зомби, – и, выпустив когти, наброситься на него. Никакого кота-зомби в коробке не было. Вместо него там лежал компьютер еще в заводской упаковке из пенопласта.

Он озадаченно оглянулся на старушку.

– Да, мне девяносто два, и я собираюсь подключиться к интернету. Да-да, собираюсь. Мне сказали, что это другой мир.

«Секрет» был раскрыт, и Джек немного расслабился:

– Давно он стоит вот так, в коробке?

– Полгода. Я побаиваюсь вытаскивать его. Купила, а совершенно не знаю, что с ним делать.

– О!

– Я жду кого-нибудь, кто умеет обращаться с такими вещами. Потрясающий секрет, а?

– Да, – ответил Джек. – Я, пожалуй, возьму фотографию и отсканирую ее, прежде… я сделаю это. А сейчас пойду.

Джек направился к двери. Миссис Ларвуд последовала за ним, улыбаясь и бормоча слова благодарности. Она говорила, какой Джек милый, добрый мальчик, что помогает ей в поисках ее кота. Кот, призналась она, был ее лучшим другом на свете.

Она распахнула перед ним дверь. Он переступил порог и услышал, как говорит, вопреки всем своим инстинктам:

– Компьютер. Я могу подключить его вам. Как-нибудь на днях. Если хотите.

– Ох, это было бы замечательно! Замечательно! Тут должен был прийти человек и все сделать, но не пришел. Он хотел пятьдесят фунтов за услугу. Если ты это сделаешь, то можешь получить пятьдесят фунтов.

– Нет, – сказал Джек. – Не нужно. Сделаю за так.

Руки миссис Ларвуд вновь взлетели к лицу.

– Ох, ты так добр – ты и твой отец, оба такие добрые!

Джек посмотрел в ее подслеповатые глаза, полные благодарности, и почувствовал тошноту.

– Мне надо идти.

Джек повернулся и медленно зашагал по подъездной дорожке, держа фотографию в откинутой руке. Боясь оглянуться. Дошел до ворот, поднял тугую щеколду, открыл, потом раздался лязг, и ворота на пружине захлопнулись у него за спиной. Вздохнул с громадным облегчением – ну наконец свободен!

Но тут же услышал, как она зовет его назад.

Он обернулся и увидел, что она спешит к нему по дорожке. В руке она держала что-то завернутое в бумажную салфетку.

– Кекс. Ты забыл кекс!

– Мне пойти с тобой?

Женевьева везла Тару на второй прием к Андервуду. Они поговорили о работе Питера, о том, как он стал кузнецом после университета – или несмотря на университет; поговорили о вспышках раздражения у Джози, тяге к творчеству у Эмбер, о том, что Джек в последнее время какой-то угрюмый, и о Зоином дружке. Они обсуждали все это, а Женевьеве просто хотелось воскликнуть: «Какого черта, Тара, где ты пропадала двадцать лет?»

– Если хочешь, можешь пойти, – сказала Тара. – Там есть что-то вроде приемной, где можно подождать. Или даже посидеть у него в кабинете, пока мы с ним беседуем, я не против. Не знаю, позволит ли он.

– Но это же приватное дело, – сказала Женевьева.

– Не хочу никаких секретов. Пусть все слышат. Вы считаете, что я свихнулась, так какая разница?

– Нет, Тара, мы так не считаем…

– Ты прикидываешься добренькой. Не нужно. Я этого не хочу. Идем вместе, пошли. Я потребую, чтобы тебе разрешили посидеть.

Они вылезли из машины. Женевьева поднялась за Тарой по каменным ступенькам, думая про себя: «Не хотелось бы, чтобы мне разрешили присутствовать, благодарю покорно». Но чувствовала, ей и так не разрешат, поэтому молчала.

Тара представила Женевьеву Андервуду, который был все в той же домашней куртке и кожаных шлепанцах.

– Хочу, чтобы она присутствовала.

– Не пойдет, – возразил Андервуд.

– Я так хочу.

– Нет.

– Я настаиваю.

Андервуд прикусил губу и улыбнулся. Сложил руки на груди.

– Насколько хорошо вы знаете друг друга?

– Совсем не знаем, – ответила Тара. – Мы встретились пару дней назад. Общались друг с другом час или два. Она моя невестка, но мы едва знакомы.

– Так почему ты хочешь, чтобы она присутствовала?

– Потому что у меня ощущение, будто я знаю Женевьеву двадцать лет. Даже притом, что мы едва знакомы, я ей полностью доверяю и в любом случае рассказала бы ей обо всем, что будет здесь говориться.

Андервуд сдвинул брови и, кажется, взглянул на Женевьеву по-новому.

– Я не считаю, что это необходимо, правда, – сказала Женевьева.

– Тихо! – прикрикнул на нее Андервуд. – Я думаю.

Поглаживая подбородок, он, прищурясь, внимательно изучал ее. Женевьева ерзала под его взглядом. Тара улыбалась.

– Это не этично, не принято и не по-английски, – проговорил Андервуд. – Хорошо, садись вон в то кресло, растворись и наблюдай.

– Нет, правда, я не… – попыталась протестовать Женевьева.

– Туда, и ни звука. А теперь вперед!

Чрез сотни лет теперь совсем не то,

И эльфов не увидит уж никто.

Монахи-сборщики повсюду рыщут

(Их в день иной перевидаешь тыщу,

Их что пылинок в солнечных лучах).

Они кропят и крестят все сплеча:

Дома и замки, горницы и башни,

Амбары, стойла, луговины, пашни,

И лес кругом, и ручеечек малый, –

Вот оттого и фей у нас не стало,

И где они справляли хоровод,

Теперь там сборщик поутру идет

Иль, дань собрав с благочестивой черни,

Вспять возвращается порой вечерней,

Гнуся обедню под нос иль псалмы.

Теперь и женщины с приходом тьмы