– Спроси, что она ищет, – распорядился Томас.

– Хоть что-то, – последовал ответ. – Она ведь всего лишилась.

Женевьева бросила старухе монету. В городе зазвонил колокол, и Томас испугался, что это сигнал к закрытию ворот, поэтому заторопил своих. Вереница повозок, груженных лесом, шерстью и бочками, ожидала у ворот, но Томас миновал их. Он был в кольчуге, при мече, а это указывало на человека важного. Галдрик, скачущий чуть позади, развернул знамя с изображением сокола, несущего ржаной сноп. Это был старый флаг Кастийон-д’Арбизона – вещь очень полезная, когда Томас хотел скрыть, что является вассалом графа Нортгемптонского или свое главенство над внушающим страх эллекином.

– Что вас сюда привело, мессир? – спросил караульный у ворот.

– Мы паломники, – ответил Томас. – И стало быть, хотим помолиться.

– Внутри городских стен мечи должны оставаться в ножнах, мессир, – почтительно произнес стражник.

– Мы не воевать приехали, а молиться, – бросил Томас. – Где нам можно найти приют?

– Прямо по улице, близ церкви Святого Петра, множество таких мест. То, где на вывеске нарисована святая Луция, – лучшее.

– Потому что оно принадлежит твоему брату? – предположил Томас.

– Хорошо бы, мессир, но им владеет мой кузен.

Томас расхохотался, бросил стражнику монету и проскакал под высокой аркой. Стук копыт его лошади эхом отражался от зданий, колокол продолжал мерно отсчитывать удары, а Томас, сразу взятый в осаду зловонными ароматами города, ехал в сторону церкви Святого Петра. Человек в красно-синей тунике, с трубой, с которой свисало знамя Богородицы, пробежал под носом у коней путников.

– Я опоздал! – крикнул он Томасу.

Караульные начали закрывать ворота.

– Вам придется ждать до утра! – кричали они возницам.

– Постой-ка! – воскликнул один из стражников.

Он заметил восемь всадников, пересекающих пустошь. По мере того как они торопились достичь города, из-под копыт лошадей поднимались клубы пепла и пыли.

– Какой-нибудь чертов сеньор, – проворчал стражник.

Один из конных развернул знамя, давая понять, что их привело сюда благородное дело. На белом поле штандарта красовался зеленый конь, хотя на передовом всаднике был черный джупон с гербом – белой розой.

Все восемь всадников были облачены в кольчуги и вооружены.

– Освободите им дорогу! – скомандовал караульный возницам.

– Если их вы впускаете, то нам почему нельзя? – спросил у него перевозчик дров.

– Потому что вы быдло, а они – нет, – заявил стражник и склонился перед всадниками, которые под гром копыт миновали арку.

– У меня тут дело, – объявил предводитель конных караульным, а они и не потребовали иных объяснений, а просто затворили огромные створки и приладили на скобы запорный брус.

– Благодарю, – бросил вожак и въехал в город.

Роланд де Веррек прибыл в Монпелье.

– Пропозиция такова: ребенок, младенец, умерший некрещеным, тем самым обречен безвременно на муки ада, на вечный огонь погибели, и приговорен навсегда быть отлученным от Господа и терпеть боль, терзания, угрызения совести, сожаления и горе, кои влечет за собой сия злая судьба, – провозгласил доктор Луций так громко, что его могли расслышать рыбы в Средиземном море, которое находилось в шести милях к югу от Монпелье. – Задаю вопрос: верна ли данная пропозиция?

Никто не ответил.

Доктор Луций, облаченный в заляпанную чернилами белую сутану доминиканского ордена, сердито оглядел притихших студентов. Томасу сказали, что этот доминиканец – самый умный человек во всем университете Монпелье, именно поэтому лучник пришел вместе с братом Майклом в лекционный зал. Помещение показалось Томасу сооруженным наскоро, посредством возведения крыши над маленьким клуатром[18] монастыря Святого Симеона. За ночь чистое голубое небо исчезло, его сменили нависающие хмурые тучи, из которых полил дождь, проникая в лекционный зал через плохо пригнанные черепицы кровли. Доктор Луций восседал на возвышении за кафедрой, лицом к нему были развернуты три ряда скамеек, на которых горбились два десятка студентов в черных и темно-синих мантиях. На лицах учеников читалось уныние.

Доктор Луций погладил бороду. Она была окладистая и ниспадала до потрепанной веревки, которой доминиканец подпоясывал сутану.

– Мы что, тупоголовые? – осведомился преподаватель у студентов. – Или спим? Выпили слишком много винного зелья прошлой ночью? Некоторые из вас, да поможет Господь своей святой Церкви, станут священниками. Вам будет поручена забота о пастве, и среди нее найдутся женщины, чьи дети умрут до того, как над ними успеют свершить таинство крещения. Мать, сломленная горем и нуждающаяся в вашем утешении, спросит вас, попадет ли ее дитя в общество святых, и что вы ей скажете?

Доктор Луций подождал ответа, но его не последовало.

– Бога ради! – рявкнул доктор. – Хоть у одного из вас есть ответ?

– Есть, – заявил молодой человек в потертой студенческой шапочке. Из-под нее выбивались длинные черные волосы и наполовину закрывали его лицо.

– Ага! Мастер Кин проснулся! – воскликнул доктор Луций. – Хвала Господу, он не бесцельно проделал сюда далекий путь из Ирландии. Так что, мастер Кин, вы скажете скорбящей матери? Что ее почившее дитя в раю?

– Если я скажу ей, что оно в аду, доктор, она примется выть и стенать, а в мире мало вещей хуже плачущей женщины. Лучше уж отделаться от нее, сказав то, что бедняжка хочет услышать.

Губы доктора Луция скривились, предположительно в усмешке.

– Значит, вам нет дела, верна ли пропозиция, мастер Кин, лишь бы не слышать, как плачет женщина? Вы не думаете, что обязанность священника утешить несчастную?

– Сказав бедняжке, что ее младенец отправился в ад? Исусе, никогда! И если она хорошенькая, я охотно предложу ей утешение.

– Ваше милосердие не имеет пределов, – язвительно заметил доктор Луций. – Но вернемся к пропозиции. Правильна она или нет? Ну, кто-нибудь?

Бледный юноша в безупречной чистоты шапочке и мантии откашлялся, и у большинства студентов вырвался стон. Тощий, как издыхающая от голода крыса, тип был, судя по всему, ревностным школяром, и на его фоне успехи остальных выглядели ничтожными.

– Святой Августин учит нас, – начал он, – что Господь не прощает ничьих грехов, кроме тех, кто принял крещение.

– И как следствие? – спросил доктор Луций.

– Следовательно, – хорошо поставленным голосом заявил молодой человек, – младенец обречен угодить в ад, потому как рожден с первородным грехом.

– Итак, мы нашли искомый ответ? – осведомился преподаватель. – Благодаря авторитетному мнению мастера де Бофора, – (тут бледный юноша улыбнулся и попытался скромно потупиться), – и блаженного святого Августина. Все согласны? Можно нам теперь перейти к обсуждению четырех главных добродетелей?