– Ивлин. Я хочу правды. И нигде ее нет.

Мистер де Трейси испустил долгий, прерывистый вздох, и еще шире стала его улыбка.'

– Правды, Оливер? Ну...

– Жизнь должна быть...

– Проникновенной.

Он сунул руку в нагрудный карман, вынул небольшой кожаный бумажник. Не отрывая от меня глаз, вытащил пачку фотографий и верхнюю протянул мне. Туман сомкнулся, я уже видел только ее. Или я так сосредоточился, хмурясь над фотографией, что прочее все застлало туманом. Мистер де Трейси совал мне в другую руку остальные, но я уже приковался к этой. На фотографии, бесспорно, был мистер де Трейси. Помоложе. Но длинный нос и подбородок в профиль не оставляли сомнений. Как и тощая фигура. Распущенные темные волосы парика не доставали до плеч, открывая взору часть жилистой шеи. Правая голая рука лебедино выгибалась вперед и вверх, левая – назад и вниз, и вместе они составляли диагональ. Балетный костюм туго его обтягивал, а из-под белой пены кружев струились, смыкаясь, тощие ноги и завершались неимоверного размера балетными тапочками. Женский маскарад только еще подчеркивал его маскулинистость.

– Господи, что это?

– Просто к вопросу, Оливер. О проникновенности. Отдай, пожалуйста.

Но я перелистал всю пачку. Везде тот же костюм, тот же мистер де Трейси. На некоторых его поддерживал пухлый молодой человек. И они неизменно глубоко заглядывали друг другу в глаза. Я так хохотал, что мне стало больно.

– Ну отдай же, Оливер.

– Да что это?

– Фарс, только и всего. Отдай, пожалуйста.

– Я, по-моему, в жизни не видел...

– Оливер. Отдай. И беги.

– Давайте еще по одной...

– Не забудь, тебе выходить бифитером.

– А ну его!

– Тем не менее.

Я поднял глаза на мистера Трейся и удивился, как он отодвинулся далеко-далеко, оставаясь на том же месте.

– По-моему...

– Мы не станем ведь огорчать твою маму.

И тут я вспомнил.

– Да! Вы же что-то хотели мне сказать!

– Не припоминаю.

– Насчет правды. И честности, кажется.

– Решительно не помню.

– Я вам рассказывал – про этот город и вообще.

– По-моему, тебе пора переодеваться.

– Разве?

– Ну – беги.

– А, вспомнил! – Я снова рассмеялся от этой мысли. – Вы же хотели меня исцелить!

Лицо мистера де Трейси вплыло в фокус.

– В самом деле, Оливер. Прощальный дар. Ну так вот. После того как ты отдашь честь и уйдешь со сцены, послушай Великий Дуэт.

– Да? Ну – и?

– И все. Просто послушай.

– Ладно. А потом прибегу рассказать...

– Меня не будет.

– А, так вы за сценой будете?

– Я – удеру.

Вдруг он придвинулся совсем близко, поднял руку и указательным пальцем постучал по часам. Я увидел время и в ужасе метнулся прочь. Нацепил костюм бифитера, пустился через Площадь к гаражу. Алебарда была совсем сухая, только безумно тяжелая. Я взвалил ее на плечо и сунулся черным ходом, но в таком положении она в дверь не пролезала. Я взял ее на изготовку и так двинулся наверх. Но на лестнице выстроились артисты, и через несколько секунд то, что замышлялось как выход на сцену, превратилось в рукопашную гримированных борцов, осыпавших бранью меня и красную рукоять моего оружия. Мелькали полуголые груди, карминные губы, яркие платья и ноги, ноги. Я, однако, оставался верен своей алебарде, движимый жаждой скорее отделаться и бежать к Ивлину. Первую площадку я одолел, но на второй мне открылась беспощадная истина. Алебарда моя тут пройти не могла.

Спуск вообще-то занял у меня даже больше времени, чем подъем. Ибо каждый артист жался поближе к магическому квадрату, на котором разворачивался «Червонный король», и не желал ни на пядь отступать в сторону холодной ночи. Наконец я все-таки вырвался и, стоя возле ратуши, думал, что же еще теперь делать. Прислонив к колонне алебарду, я побежал в «Корону», но Ивлина там не было. Я сунул свою голову и шляпу во второй зал.

– Вы не видали мистера де Трейси, миссис Минайвер?

– Ушел он.

– Вернется?

– Жди. Задолжал мне за выпивку. Артист! Знаю я их.

– А куда он пошел?

– В кабак небось.

– Мне надо его найти!

– И зачем он тебе сдался, Оливер. Старый...

– Да это насчет представления. Там не ладится кое-что.

– А-а. Ладно, тогда загляни в «Беговую лошадь», куда конюхи ходят. Да скажи ему, пусть лучше по-хорошему деньги отдаст, которые за выпивку задолжал!

– Ладно!

– А если уедет последним автобусом, не плативши...

– Ладно!

Я бросился по Главной улице к Старому мосту. В «Беговой лошади» было почти пусто, но мистер де Трейси уютно устроился в уголке. Спиной упираясь в стойку, положив на нее локоть. Когда я ворвался, он бросил на меня взгляд и стал сотрясаться от колен и выше.

– Ивлин! Что мне делать?

Поразительно, как он сохранял это бледное, неизменное, улыбающееся лицо, весь ниже пояса содрогаясь и корчась.

– Ивлин! Алебарда! При выходе с лестницы. Не пролезает!

Из сплошной тряски пролился мягкий, певучий голос:

– Он не может протащить алебарду с черного хода! Кто поверит?

– Что мне делать?

– Значит, надо зайти спереди, не так ли?

Это повело к новому пароксизму тряски. Прилизанный хохолок на самой макушке вдруг отклеился и встал, как рог.

– Меня же увидят!

Но Ивлин только знай себе трясся. Локоть соскользнул, он утвердил его вновь. Я выскочил из «Беговой лошади», зашлепал по Главной улице. Взял алебарду и пошел к главному входу. Мне удалось без особого грохота проволочить ее в дверь, через темный зал, и левой стороной я прокрался к зеленому сукну за пианино.

Осторожно, предусмотрительно я поднял край занавеса клинком и вслед ему выбросил рукоять. Сперва я встретил легкое сопротивление, унявшееся после глухого стука, и, сунув голову под занавес, толкнул вперед алебарду. Сразу за занавесом были: включенный фонарик, складной перевернутый стульчик и партитура «Червонного короля» в синеве чернильных помет. Я встал на четвереньки и пополз. С этой стороны сцены оставался очень узкий проход между стеной и циклорамой. И в конце его была запертая дверь – верней, часть запертой двери – в приемную мэра. Посмотрев туда, я сообразил, почему сопротивление, встречаемое моей алебардой, так и не прекратилось и после того первого стука снова заставило ее прыгать и плясать в моей руке. В дальнем конце темного прохода спиной к мэрской двери, вжимаясь в нее головой и плечами, лежал молодой человек и обеими руками удерживал клинок моего оружия в нескольких сантиметрах от своей груди. Когда я попытался отдернуть алебарду, он, весьма неразумно, возобновил борьбу с нею, строя мне рожи.