Между тем могила в Кирклисе продолжает привлекать к себе внимание. Искатели сенсаций убеждают публику, что там погребен «настоящий» Робин Гуд, и требуют разрешить туда доступ туристов. Наследники леди Армитедж пока хранят молчание, а городские власти Ноттингема торопятся ответить на происки конкурентов — например, организуют изучение разветвленной сети пещер под скалой, над которой стоит шерифский замок, в надежде отыскать артефакты времен Робин Гуда. Без сомнения, они отыщутся — несмотря на несколько веков раскопок, земля Англии по-прежнему богата памятниками старины. Но к вопросу об историчности Робина это мало что прибавляет; знаменитый разбойник ускользает от исследователей так же ловко, как некогда от стражников шерифа.

Мы видим, что даже такое, казалось бы, бесспорное доказательство, как могила с надгробием, не вносит ясности в историю знаменитого разбойника, а лишь еще больше запутывает ее. Может быть, установить истину помогут исторические документы? В богатейших коллекциях британских архивов сохранились имена едва ли не всех людей, живших в стране за последнюю тысячу лет. Нет ничего удивительного в том, что там появляется и Робин или Роберт Гуд.

Фамилия Hood, как и фамилии вообще, начала распространяться среди незнатных англичан в XII столетии. И сразу же появились первые Робин Гуды. Один из них, слуга аббата Сайренчестера Роберт Гуд, в 1216 году был объявлен вне закона за то, что убил в саду своего хозяина некоего Ральфа — очевидно, коллегу по службе. Убийце вместе с двумя сообщниками удалось бежать, и его искали до 1221 года; что случилось с ним дальше, неизвестно. Не знаем мы и того, чем является в данном случае Hode — прозвищем нарушителя закона или его настоящей фамилией, полученной от предков.

Немногим позже другой Робин Гуд был упомянут в «трубках» (pipe rolls), как назывались документы британского казначейства о сборе налогов и всяческих пошлин, тесно скрученные для удобства хранения. В йоркширских «трубках» за 1225 год шериф Йорка Юстас из Лоудема сообщал о продаже имущества объявленного вне закона Роберта Года или Хоббегода. Вырученные за это 32 шиллинга и шесть пенсов были отданы Йоркскому монастырю Святого Петра — очевидно, Роберт задолжал ему или нанес какой-то иной ущерб. В этом же году шериф объявил в розыск разбойника Роберта Уэзерби — возможно, того же Года. В 1226 году Роберт был пойман и повешен — документы сообщают, что на цепь для него власти потратили два шиллинга. Повешение на цепи означало, что казненный должен висеть до тех пор, пока не обратится в прах — очевидно, Роберт не просто влез в долги, но совершил и другие, весьма серьезные преступления.

Но, возможно, Год и Уэзерби все же были разными людьми. Историк Джеймс Холт обратил внимание на то, что записи о Роберте Годе появлялись в «трубках» вплоть до 1234 года: быть может, он не был казнен, а скрылся в лесу? Тогда в Йоркшире несколько лет подряд происходили бунты против заезжих торговцев, которые сбивали цены на зерно — мятежных крестьян возглавлял дворянин, сэр Роберт Твинг, еще один, хоть и крайне призрачный претендент на роль «исторического» Робина. Участие в этих беспорядках теоретически могло стать поводом для преследования Года, хотя никаких доказательств, как водится, нет. Зато известно, что прозвище «Робин Гуд» уже тогда по всей стране применялось к тем, кто конфликтовал с законом. В северном графстве Дарем в 1244 году еще один Роберт Гуд пустился в бега, не сумев вернуть долг своему соседу Уильяму Клэкстону, за что его имущество было продано с торгов. Следующий Робин появился в 1261 году в другом районе Англии, в графстве Беркшир на берегах Темзы. Там власти конфисковали собственность объявленного вне закона служителя монастыря Сэндфорд Уильяма Лефевра (по-французски «кузнец», что соответствует английскому Смит — напомним, что языком официальных документов тогда еще оставался французский). Год спустя тот же человек был занесен в ведомость казначейства уже как «беглец Уильям Робгод».

Еще одна хронологическая метка — термин outlaw в отношении человека, поставленного вне закона, стал широко использоваться именно во второй половине XIII столетия (до этого употреблялись слова robber и thief). Как уже говорилось, речь шла не только о разбойниках — немалую часть беглецов от закона составляли неплательщики долга, а также крестьяне, не могущие или нежелающие выполнять заметно умножившиеся в этот период феодальные повинности. Ряды изгнанников пополняли участники многочисленных мятежей и младшие сыновья землевладельцев, оставленные без наследства. Лишившись средств к существованию, они также были вынуждены добывать пропитание разбоем или охотой в королевских лесах. Прототипы Робин Гуда могли вступить в конфликт с законом по любой из этих причин, причем легенда запечатлела все из них — лишение наследства, неуплату долга, браконьерство, разбой и мятеж.

Тогда же, в XIII веке, рост торговли и связанных с ней передвижений по стране спровоцировал увеличение числа разбойных нападений. Нередко они случались даже в самом Лондоне, а уж за пределы столицы состоятельные путники и вовсе не выбирались без вооруженной охраны. На дороге из Лондона в Винчестер был печально знаменит Элтонский проход, где нападения совершались едва ли не каждый день. Ленгленд, неизменный комментатор той эпохи, шутил, что честная Бедность может бесстрашно пройти даже через Элтон. Чем дальше к северу, тем разбойничьи шайки становились многочисленнее и многолюднее. Северян вообще считали людьми грубыми и суровыми, и северных разбойников боялись до дрожи. Въезжая в лес вроде Шервудского, путешественники переодевались в платье победнее и тщательно прятали всю наличность, но и это, как следует из баллад, не помогало — опытные грабители хорошо знали все уловки их жертв. При этом душегубства было мало — разбойники убивали только тех, кто им сопротивлялся, а также ненавистных им судейских и чиновников. Если шайки возглавлялись такими «джентльменами», как Коттерелы или Фол виллы, они обращались со своими пленниками, особенно женщинами, вполне гуманно, так что Робин Гуд не был здесь исключением.

В 1285 году потерявший терпение король Эдуард I издал Вестминстерский статут, по которому жители места, где было совершено преступление, обязывались или поймать разбойников, или возместить причиненный ими ущерб. Предусматривались и другие меры: «Чтобы большие проезжие дороги, ведущие от одного рыночного местечка к другому, были бы расширены в тех местах, где имеются лес, кусты или канавы, так, чтобы там на расстоянии двухсот футов по обе стороны от дороги больше не было канав, подлеска или кустов, в которых мог бы спрятаться близ дороги какой-либо человек, замышляющий преступление»[61]. Всем свободным людям предписывалось иметь дома оружие для защиты от преступников, а городским властям — запирать на ночь ворота и выгонять из города всех чужаков, не нашедших приюта в домах уважаемых граждан. Эти меры позволили ввести преступность в рамки, но при новом ослаблении власти, как мы уже видели, она тут же разгулялась с новой силой.

Уже в середине XIII века понятия «разбойник» и «Робин Гуд» окончательно стали взаимозаменяемыми. Это прозвище присваивалось всякому, кто скрывался от закона в лесу (wood) или под маской-капюшоном (hood). Сыграла свою роль и схожесть слова robber, «грабитель», и имени Роберт, которое коренные англичане тогда еще считали чужим, французским. Сохранилась шутливая песенка того времени об именах, где говорилось, что имя Роберт лучше всего подходит для разбойника. Похоже, именно тогда шаловливый лесной дух, которого англичане прежде знали как Года, получил новое имя — Робин Добрый малый. А людей, которые, подобно ему, скрывались в лесу и творили с ближними не вполне безобидные «шутки», стали называть Робин Гудами. Можно вспомнить, что на Руси о разбойниках тоже нередко говорили — «шалят» или «озоруют». Общее прозвище обеспечивало анонимность разбойничьих атаманов не хуже маски, скрывающей их лицо.