Павлик внезапно остановился:

– Смотрите! Вот его следы! Он свернул с тропинки и пошел по снегу!

– Куда ж он пошел? – Леша разглядывал следы больших калош.

– Не знаю, – сказал Павлик. – Но я пойду за ним.

– И я, – сказал Леша.

– Нет, – возразил Павлик. – Вы пойдете по тропинке прямо на аэродром и там предупредите!..

– Верно! Нужно предупредить, – согласился Леша. И зашагал по тропинке.

Следы по глубокому снегу вели в лес, вели путанно, петлями. Павлику, несмотря на то, что он ростом был невелик, приходилось то и дело нагибаться и почти проползать под ветками елей. Местность была здесь неровная, и чем дальше шел Павлик по следам, тем выше он подымался. Мало-помалу он понял, что идет вверх по склону холма.

Заросший лесом склон, сначала едва заметный, становился все круче и круче. Павлик карабкался, хватаясь за стволы, за прутья, и не спускал глаз с широких следов.

Внезапно заметил он на снегу телефонный провод. Павлик задел его ногой, и провод послушно сдвинулся: он был перерезан.

Чем выше лез Павлик, тем реже и мельче становился лес. Павлик чувствовал, что до вершины бугра уже недалеко. Шаги Василия Степановича становились все шире – видимо, он торопился. Потом вдруг следы оборвались. В снегу была большая вмятина. И Павлик понял, что здесь Василий Степанович лег на снег.

Павлик лег на то же самое место, чтобы понять, зачем сделал это Василий Степанович. Вершина совсем близко, но разглядеть ее отсюда нельзя: заслоняют прутья. Вероятно, там, на вершине, кто-нибудь есть. Ага, он пополз отсюда вверх! Павлик заметил на снегу следы ладоней Василия Степановича.

Светлело, но солнце еще не встало. Было тихое зимнее утро. Лес кругом стоял неподвижный и беззвучный. И вот в этой тишине Павлик расслышал отдаленный гул моторов.

Он мгновенно узнал этот гул. Он столько раз слышал его в городе, он ни с чем не мог его спутать. Это «Юнкерсы».

И сразу же совсем близко, на вершине, раздался выстрел. Короткий пистолетный выстрел. Павлик вскочил и побежал вверх.

Он больше не обращал внимания на следы, он бежал по снегу, пробираясь сквозь ольховые прутья. Выше, все выше. И вдруг голая вершина холма открылась перед ним.

Он увидел убитого. Молодой краснофлотец в тулупе лежал на снегу. Рядом с ним валялись его черная шапка-ушанка и автомат.

А дальше, на камне, торчавшем из-под снега, стоял Василий Степанович в Лешиной шинели и фуражке. Он стоял спиной к Павлику, держал в руке большую ракетницу и целился в небо.

Все слышнее раздавался угрюмый гул моторов. Ракетница слабо щелкнула. И ракета, как большая зеленая капля, взнеслась высоко-высоко в светлеющее небо.

И пока она подымалась все выше, Павлик подбежал к убитому краснофлотцу, лег рядом с ним и взял автомат.

Никогда в жизни не держал он в руках автомата, но автомат затрещал, заработал. Василий Степанович покачнулся и неторопливо, как бы нехотя, свалился с камня набок, в снег.

Выслушав Лешу Тарараксина, Рассохин приказал всем самолетам подняться в воздух.

Леша пробыл на командном пункте не больше минуты. Выбежав из землянки, он увидел зеленую ракету, взлетевшую в утренних сумерках с вершины бугра.

Как был – в чужой шубе, в шапке, безоружный, – он побежал вверх по склону. Впереди, на вершине, затрещал автомат и смолк. С аэродрома взлетели самолеты. Леша на бегу обернулся, посмотрел, как они взлетают. Успеют ли?

Вот уже четверо в воздухе, пятеро, шестеро… Успели! Откуда же взялся седьмой самолет?

Нет, их должно быть шесть. Рассохин, Ермаков, Костин, Чепенков, Карякин, Рябушкин. Когда-то их было девять. Но Грачев ранен, Никритин убит, Алексеев убит. Откуда же взялся седьмой? Нужно сосчитать снова…

Но сосчитать ему не удалось, потому что воздух дрогнул от взрыва и снизу, с аэродрома, поднялся столб черного дыма. Леша упал в снег. «Юнкерсы» бомбят аэродром. Какое счастье, что эскадрилья успела взлететь!

Еще взрыв, еще. Бомбы долбили опустевший аэродром. Сверху, по склону, кувыркаясь в снегу, прямо к Леше скатился Павлик с автоматом в руке. Он лег рядом с Лешей, прижался к нему, и они оба стали смотреть в небо.

Там, в небе, уже розовеющем, шла битва… Шесть «Юнкерсов», не ожидавших, что истребители встретят их в воздухе, метались в беспорядке. Их гнали большими кругами, не давая уйти. Их прижимали к земле, не давая подняться, и кресты были отчетливо видны на их темных крыльях. Воздух звенел от гула моторов, от короткого кваканья пулеметных очередей.

Когда один «Юнкерс», задев крылом поле аэродрома, переломился пополам, другой врезался в лес, а третий, запылав в воздухе, упал где-то за холмом, на берег озера, Леша вскочил и, подпрыгивая, кричал во всю глотку, сам не замечая своего крика. А рядом с ним подпрыгивал и тоже кричал Павлик, держа в руках автомат.

Когда все стихло и эскадрилья Рассохина скрылась за горизонтом, гоня перед собой три уцелевших «Юнкерса», Леша спросил Павлика:

– Ты сосчитал, сколько было наших самолетов?

– Сосчитал.

– Шесть?

– Нет, семь, – уверенно сказал Павлик.

Алексеева похоронили на вершине бугра, рядом с Никритиным, а рядом с Алексеевым похоронили краснофлотца, которого убил Василий Степанович.

Весь аэродром был на похоронах. Люся тоже была – с Эрной и Павликом.

Она вернулась на аэродром, потому что нужно было привезти Эрну, Рассохин сказал, что сейчас у него нет времени подыскивать новую библиотекаршу, и приказал остаться. И она поселилась в своей комнатке с двумя детьми.

Автомат у Павлика отобрали. Он надеялся, что не отберут, но Рассохин велел отобрать.

– Ты и без автомата хорош, – сказал ему Рассохин. – Живи, приглядывайся к самолетам, может, и тебе когда-нибудь летать придется.

И Павлик жил и приглядывался. Весь день от зари до зари проводил он на аэродроме, и Люсе приходилось бегать за ним, чтобы загнать его на обед или на ужин. Из летчиков больше всего нравился ему Рябушкин. Он восхищенно ходил за ним следом и почтительно прислушивался к каждому его слову. И Рябушкин со снисходительной важностью водил его к своему самолету и даже позволял залезать в кабину.

На похоронах Люся впервые увидела нового летчика, который вернулся в эскадрилью из госпиталя в тот день, когда она уехала в город. Он был высокий, неуклюжий, с чубом светлых волос, выбивающимся из-под шлема. Вместе с Рассохиным, Ермаковым и Костиным он нес гроб Алексеева на вершину бугра. Ей сказали, что зовут его Коля Грачев.

Когда могилу засыпали и толпа на вершине стала редеть, Грачев подошел к Люсе и протянул руку: