— Да мужики, — говорю, — спьяну сбрехнули, а ты уши-то и развесил.

— Ну мужики-то, ясное дело, спьяну. Но я-то сходил, проверил. Точно отделилась.

— Ну дела! Ну а чего ж у них это отделилось-то? Это чего?

— А то. Шлагбаумы с двух сторон поставили и таперича, значица, ездить через них не моги.

— Ну а как же ежели тудыть к родичам надо?

— Все накрылось. Одним местом. Хочешь туда попасть — выписывай в сельсовете заграничный паспорт. А может, в городе Москве выписывай.

— Ну а чего ж дале-то, чего же они, отделимшись, делать-то будут?

— Жить будут.

— И с кем же они, отделимшись, жить будут?

— Ну, у кого с кем есть, с тем и будут.

— Ну и в чем же теперь разница-то?

— Ну в чем… Они таперича сами по себе, а мы, значит, сами.

— Ну а в чем они сами?

— Ну, язык у них, значит, свой.

— Свой. А раньше у них какой, чужой, что ли, был?

— Ну, раньше обчий был с нами, а таперича свой государственный. Ты, я вижу, темный, как валенок. В Прибалтике свой язык, значить, прибалтийский. А у них, значит, свой.

— Семеновский, что ли?

— Ну да.

— Ну а какой он, семеновский? У них же, как и у нас, — через слово мат. Так они чего оставлять-то будут, нормальные или матерные?

— Ну уж не знаю. Знаю только, что у них таперича свой государственный семеновский язык. И герб у них таперича ихний деревенский.

— И герб у них таперича есть? И что же они на этом гербе — свинью нарисуют и кучу навоза?

— Это почему ж такое безобразие?

— А что у них еще-то есть? Свиньи да навоз, и боле ничего.

— Ну не скажи. Они две оглобли могут нарисовать. Быка с коровой.

— Быка? Да у них отродясь быка не было. Они за быком-то к нам всегда прибегали.

— Все, теперь не прибегут. Теперь за быка валюту надо платить.

— Каку ишшо валюту?

— Каку… Таку! У них же таперича и деньги свои — валюта называется. У нас рубли, а у них валюта.

— Ну и как это — у нас рубли, а у них валюта?

— Ну как, значица, сто наших рублей на сто ихней валюты. Понял?

— А тады конечно. Это че же, керенки, что ли, или, может, доллары и тугрики?

— Да не тугрики, а валюта, понял? Валюта обеспечивается золотом.

— А у них чем обеспечивается? Навозом, что ли?.. А ежели, допустим, к ним корова из-за бугра перейдет?

— Не перейдет. Они плетнем все огородили и пограничников ночных с берданками выставили.

— Ну а хлеб им откуда возить будут?

— Ниоткуда, сами сеять будут, сами печь, сами самогонку гнать. Значит, у них на самогонку будет государственная монополия.

— А что же, партия-то у них одна будет али две?

— Ну уж не знаю, думаю, что две-то они навряд ли прокормят.

— А сельсовет-то у них останется?

— А хрен их знает. Может, у них какой рейхстаг с президентом, а может, вождь какой, как в Африке. Их теперь не разберешь. Одно дело — по-своему, и все.

— Ну а где же они трактора возьмут, комбайны, это ж им не под силу?

— Ну, это они, значица, на валюту покупать будут.

— А валюту-то где возьмут?

— Ну вишь, они контракт хотят заключить. Свиней в Америку продавать, а навоз в Швейцарию.

— Да кому там в Швейцарии их навоз сдался?

— Не скажи, столько охотников набирается. Канада запросила. Там украинцев полно. У них тоска по родине.

— А мы, значит, к ним по турпутевкам, что ли, ездить будем?

— Точно. Захотел Нюрку Косую повидать — плати пятьсот рублей и тебе ее экскурсовод покажет от начала до конца.

— Я так и думаю, хрен с ней, с Семеновкой, а нам в сельсовет бечь надоть.

— Это ж зачем?

— А кто ж его знает, а вдруг наше сельпо тоже надумает отделиться и в Америку водку продавать.

— Не, Вась, я за это не беспокоюсь. Это Семенов-ка без нас может обойтись. А сельпо никак. И мы свое сельпо никому не отдадим.

Игра воображения

Оказывается, что все в жизни зависит от того, как на это все посмотреть. Есть такой анекдот. Три священнослужителя стали рассказывать друг другу, как им Господь Бог помог в трудную минуту. Католический священник говорит: «Еду я на машине по Австрии со скоростью 120 километров в час, вдруг камень попадает под колесо, машина в воздух. Завертело-закрутило, чувствую, пропал, взмолился Господу: «Спаси, Боже». Вдруг машина встает на четыре колеса, и ни одной царапины. Вот так Господь Бог помог мне в трудную минуту». Православный священник говорит: «А я иду по полю под Ярославлем, вдруг смерч закрутил-за-вертел, поднял меня в воздух, я понял, что погиб, взмолился Господу Богу: «Спаси, Боже, меня», смерч стих, я стою на дороге, все в порядке. Так Господь Бог помог мне в трудную минуту». Раввин говорит: «А я в субботу иду по Иерусалиму и вижу — лежит огромная пачка денег, но ведь суббота, я не имею права ни нагнуться за ней, ни поднять ее. И тогда я взмолился: «Господи, помоги». И вы представляете, вокруг суббота, а у меня четверг».

В общем, жизнь прекрасна и удивительна. Но не всегда. Раньше я, например, был пессимистом. Расстраивался по любому поводу. Вот, бывало, приду домой, гляну на жену, послушаю, что она говорит, да как представлю, что это теперь до конца жизни, то такая тоска… Расстраиваюсь.

Раньше я рекламу посмотрю, а там зубы людям делают по 1000 долларов за штуку, печи электрические продают за две штуки, телевизоры «Самсунг» с биоэффектом, так что на экране пощекочут, а тебе смешно, коттеджи по 200 штук — и все это на мои полторы тысячи деревянных, — просто плачу солеными слезами, каждая из которых величиной с грецкий орех.

Поеду летом в отпуск в дом отдыха, а там как после войны — разруха, тараканы из щелей пальцами на меня показывают, со смеху помирают, в столовой диета такая, что вместо Гербалайфа можно употреблять, слушай, расстраиваюсь.

На улице хулигана встречу — перехожу на другую сторону. А их, хулиганов, сейчас столько, что я так и бегаю туда-сюда по синусоиде. А кто их знает, что им в головы их бритые придет. Смотреть в их сторону боюсь, так и бегаю с закрытыми глазами. По синусоиде.

И так было до тех пор, пока я с одним психом не познакомился. Он не только псих, но еще и терапевт. Но не