class="p1">— Тем более, слушать тебя сплошная мука. Нет, сотню, не меньше.

— Ну хорошо, сто, и все.

— Так. Теперь, если детишки пойдут — надбавку. Каждый ребенок — тридцатку накинь.

— Ну, это уж слишком.

— Не скупись, хозяин. Не на день берешь, на цельную жизнь.

— Ну хорошо. Все?

— Не, хозяин. Спецодежда твоя, ну, там бельишко разное, вечерняя спецовка для театра, бюллетень, отпуск оплаченный.

— А рази ж мы в отпуск не вместе будем ездить?

— А как хошь. Хошь вместе, хошь отдельно, а деньги все равно гони.

— Да где ж я столько денег возьму?

— Нет денег — не женись.

— Не любый я тебе.

— Был бы не любый, не торговалась. Вон в за-прошло лето мужик сватался, прогрессивку обещал, не пошла. Как он убивался, волосы на себе клочьями рвал! А за тебя — с большим удовольствием.

— Слушай, а может, ты работать пойдешь?

— А по магазинам кто?

— А мы вместе.

— А полы мыть?

— А мы по очереди.

— А варить?

— Ты варишь, я стираю, подметаю, убираю.

— Ну, вот так я согласна.

— Ласточка моя прибрежная!

— Ласточка ласточкой, а трудовое соглашение все равно составим. Все вы, мужики, одинаковые.

Любовь зла

Зовут меня, предположим, Александр, а отчество, допустим, Севастьянович, хотя, конечно, не в этом дело.

А она, предположим, красавица была. Венера. Только в одежде, и руки не отбиты.

И каждый вечер эта самая Венера с работы мимо нашего местожительства ходила. А мы с брательником на нее издали глазели.

Но ведь к ней не подойдешь, потому что она красивая, а это у них хуже всего. Но я все-таки сообразил. Брат у меня хороший парень. Только с придурью. В театральное училище два раза поступал, летом снова будет. А пока он драмкружок ведет при городском ипподроме.

Я с ним, с братом, обо всем и договорился. И вот когда эта Венера опять мимо нашего дома шла, он вылетает к ней в парике и давай приставать. Дескать, как вас зовут и так далее. Она в крик. Я на помощь. Брательника через бедро и об землю. Мы этот бросок три дня репетировали. Но не все получилось. Он на спину упасть должен был, а получилось на голову. Но не в этом дело, главное — разговор начать.

— Здесь, — говорю, — хулиганов пруд пруди, а я самбист, боксер, разрядник по прыжкам вперед. Разрешите до дома проводить.

Слово за слово. Пока до ее дома дошли, договорились завтра в ресторан пойти.

Назавтра я в ресторан пораньше забежал, со всеми договорился. Вечером с Венерой приходим. Швейцар двери распахивает:

— Здравствуйте, Александр Севастьянович. Вас уже ждут.

Метрдотель подбежал:

— Прошу за этот столик, Севастьян Александрович.

Перепутал все-таки. Плохо, значит, я с ним договорился. Зато официантка все по высшему разряду оформила. Венера удивляется, но ест с аппетитом. Поужинали мы с ней, официантка подходит.

— Спасибо, — говорит, — Николай Афанасьевич, что зашли.

Я встаю и, не расплачиваясь, к выходу собираюсь. Венера вспыхнула.

— Вы же, — говорит, — расплатиться забыли!

Официантка тут же закудахтала:

— Что за мелочи! Да кто же считается! Почетный гость. Ждем вас всегда с нетерпением.

Еще бы ей не ждать, я бы на ее месте тоже ждал.

Венера говорит:

— Кто же вы такой? Где на работе оформлены?

— Да так, — отвечаю, — подрабатываю в одной артели по космической части.

На улице к Венере, конечно, «хулиган» пристал. Я его, конечно, через бедро швырнул. Парик с него слетел. Он отстал. Венера, правда, посмотрела на него как-то подозрительно и даже спросила потом:

— Где-то я его видела?

— Да, наверное, в кино снимается, бандюга. В передаче «Человек и закон».

Дня через три в театр с ней ходили. Из театра вышли, и тут же к нам «Чайка» подкатила. Как брательник шофера уговорил, не знаю, только сели мы в нее как в мою персональную. Там, правда, человек еще какой-то сидел, ни слова по-русски не знал, но я сказал, что это мой телохранитель и ему говорить не разрешается. До дома ее добрались. В подъезде опять к ней «хулиган» пристал. Настырный такой оказался. Пришлось его в подъезде опять отметелить.

Через неделю Венера ко мне в гости пришла. Родню я, конечно, всю в кино сплавил на двухсерийный фильм. Сидим с Венерой в «моей» квартире, сухое вино попиваем, танцуем под радиостанцию «Маяк».

Вдруг в определенный момент музыка прекращается, и брательник мой голосом Левитана произносит:

— Герасимову Александру Севастьяновичу за важное научное открытие в области космического пространства присудить премию в размере годового оклада.

С годовым окладом брательник, конечно, переборщил, но все равно эффект был потрясающий. Венера даже загрустила от моей знаменитости.

Чувствую, созрела девчушка для серьезного предложения, но не тороплюсь. Пусть, думаю, для верности в одиночестве дозреет.

Неделю к ней не появлялся. Сама не выдержала, позвонила.

— Здравствуй, — говорит, — это я. — Голос грустный. Влюбилась окончательно. — Знаешь, этот тип опять ко мне приставал.

Я возмущаюсь:

— Псих какой-то, давно пора его в милицию отправить.

Она говорит:

— Нет, он не псих. Он такой несчастный. Я, наверное, за него замуж пойду.

Я кричу:

— Как это замуж, а я как же?

Она говорит:

— У тебя и премия, и машина, и квартира, а у него только синяки. Ты не сердись, но раз он столько из-за меня вытерпел, значит, любит по-настоящему.

И все. Кончился роман. Вот и разбери, что этим самым женщинам надо. Ведь все у человека было, а она к другому ушла. Верно про них, про женщин, в народе говорят: «Как волка ни корми, он все равно в лес смотрит».

Нет такого слова

Главный режиссер театра Ступкин очень волновался. И было отчего. Телепередача на всю страну. Творческий отчет театра. Хотелось, чтобы прошел он как можно более ярко и празднично.

Передачу долго готовили. Сам Ступкин писал сценарий, помогал телережиссеру. Репетировал, бегал, волновался. И вот наконец запись. Ступкин давал своим актерам последние наставления перед выходом на сцену.

— Не волнуйтесь, — убеждал он, хотя сам дрожал как осиновый лист. — И еще очень прошу вас всех… Это у нас общее, актерское… Пожалуйста, не говорите этого омерзительного слова «волнительно». Нет такого слова в русском языке. А раз нет в русском, значит, нет его и ни в каком другом языке. Сам вчера словарь смотрел. Нет такого слова «волнительно». Вы поняли?

— Поняли, поняли, — успокоили его артисты. — Вы только не волнуйтесь. Ну нет такого слова, и не надо. Что волноваться-то?

— Да! — кричал Ступкин. — Нет такого слова, а почему-то все говорят! Есть слово