Для времени Гражданской войны было типичным состояние разорванного пространства. Люди с большим трудом преодолевали даже небольшие расстояния. Но как мы видим из записок Эрдели, военно-политическая чересполосица была преодолима; знакомимся с практиковавшимися тогда приемами кружного пути, когда самая короткая дорога не была быстрой, а таковой бывала дальняя объездная. Узнаем, что почта как общероссийская коммуникация еще продолжала работать между советскими и несоветскими зонами в течение года после Октябрьского переворота; что условием железнодорожного сообщения было отсутствие на территории активных боевых действий. Люди продолжали ездить по семейным и даже профессиональным делам, но главными поездками были экспедиции по добыче продуктов, что совпадало и с интересами паровозных бригад, поэтому поезда хотя и случайно, но ходили.

По возвращении на Северный Кавказ Эрдели был назначен главноначальствующим этого края. Уже не было империи, уже не было в живых царя, а обычай следовать в фарватере Н. Н. у Эрдели сохранился: великий князь занимал в 1915–1917 годах пост не только главнокомандующего войсками Кавказского фронта, но был и наместником царя на Кавказе, совмещая в одном лице военное и гражданское управление в огромном регионе.

Эта часть записок также сохранилась в очень урезанном виде. По сохранившимся записям можно восстановить только некоторые приемы общения генерала с казаками и горцами и образ его жизни в роли тылового генерала.

С датой назначения на пост главноначальствующего выявилась некоторая неясность. В соответствии с официальной биографией генерала он был назначен на этот пост в июле 1919 года, но, судя по дневнику, уже 17 мая по старому стилю (30 мая по новому стилю) он уже выполнял обязанности по этой должности.

Эрдели едет из Минвод в Порт-Петровск, уже по-хозяйски поглядывая вокруг. Побывав в Кизляре, записал: «Красное и белое пьют все, дети, бабы, старики, старухи – все. Власти взяточные, город грязный, черт знает что такое. Теперь посадим туда своих людей, думаю, пойдет лучше»[194]. У него уже свой поезд, личный автомобиль следует за ним на железнодорожной платформе, а лошади – в специальном вагоне.

О заключительном этапе службы генерала Эрдели на Северном Кавказе могут рассказать воспоминания А. Чхеидзе, а также мемуары В. А. Добрынина, сообщающие некоторые детали процедуры интернирования отступивших в Грузию добровольческих частей. Добрынин писал: «Генерал Эрдели в то время ездил в Тифлис для переговоров о беспрепятственном пропуске наших войск в Батум, и было решено пока не двигаться дальше и не сдавать оружия до его возвращения»[195]. Эрдели удалось договориться, что отряды с вывезенным с Северного Кавказа военным имуществом проследуют в Батум для отправки в Крым. Вопреки договоренностям отступившие по Военно-Грузинской дороге отряды были интернированы, разоружены и помещены в лагерь под городом Поти. Посланные за ними пароходы вернулись в Крым. Ходили слухи о выдаче большевикам. Но затем они все же были отпущены по требованию Врангеля и прибыли в Крым.

Такова общая канва военной биографии генерала Ивана Георгиевича. Его письма-дневники помогают наполнить ее подлинной атмосферой тех лет. К счастью, сохранились те части записок, которые были написаны в дни 1-го Кубанского похода. Многие эмигрантские мемуары знакомят с боями в ходе движения корниловских отрядов с Дона на Кубань и при возращении на Дон. Дневники Эрдели могут быть своего рода лакмусовой бумажкой позднейших описаний.

Действиям кубанских отрядов, ушедших из Екатеринодара и мыкающихся по левобережью Кубани, не имея достаточно патронов, во главе с растерявшимся командованием, не имеющим плана действий, посвящены самые ранние из сохранившихся записок.

«Мы выехали 9-го на ночь, [чтобы] пробиться с боем, который велся 10-го. Ужаснейший бой окончился вничью, и мы не пробились, наступила минута еще более грозная, враги на нас катились со всех сторон. Войска пали духом, и предстояло либо идти на смерть, истратив все снаряды, или сделать попытку уйти в горы иным путем. На военном совете я высказал, что пробиваться далее, не имея достаточных снарядов на будущее, бессмысленно, так как после этого боя будет второй и третий, и нас возьмут живьем, а по пути в горы могут быть один бой, много два, а затем мы вне удара на долгое время, а там можем разойтись в разные стороны. О Корнилове ни слуху ни духу не было. На станции был бой, 11-го, в 6 верстах от нее, одно время была минута критическая, я стоял на горке, уже выискивая с тоской и отчаянием скрытые места, чтобы броситься туда и под покровом темноты и леса удрать куда-нибудь, но посланная на фланги конница, введение резервов, молодой Тенеберг и черкесы повернули бой в нашу пользу, и большевики отступили, частью даже бежали. До Калужской мы 11-го не дошли, ночевали отчаянно на разоренном хуторе, ветер в этот день был бешеный, просто шторм, ураган какой-то, и прямо в лицо, с дождем»[196].

По-видимому, 12 марта на их отряд наткнулся разъезд Корнилова. Уже к 16 марта Эрдели сменил кубанские части на корниловские и принял участие в наступлении на станицу Новодмитриевскую. Прежде чем вступить в бой за станицу, пришлось пройти 16 верст по непролазной грязи. В этот день был снег с дождем, добровольцы переходили броды и проваливались по пояс в воду. Спустя несколько дней генерал описал свои впечатления от этого боя:

«…Было что-то изумительное по стойкости, и выдержке, и упорству. Поморозили руки, ноги. Ночью мы все пешком ворвались в ст. Новодмитриевскую. Большевики бежали, по улицам долго еще шла среди метели и вьюги перестрелка»[197].

Покровский и возглавляемые им кубанские отряды не поддержали добровольцев в этом бою, хотя обещание такого рода накануне Корнилову было дано.

Эмигрантские мемуаристы писали о снижении морального градуса Добровольческой армии в 1919 году как причине поражения Белого движения[198]. Но сам факт существования морально-этического эталона первых дней Добровольческой армии нуждается в проверке.

Как всякий дневник, данный текст полон противоречивых суждений. Сам его автор мечется от высокого к низкому, как и его оценки событий и окружающих людей – то восторженные, то уничижительные.

По-видимому, человеку нужно убедить себя, что то, чему он посвятил себя, крайне важно и значимо. Еще не успел закончиться Ледяной поход, как в дневнике уже заметно стремление героизировать эту страницу антибольшевистского движения:

«Ты не думай, что я хвастаюсь, но правда, наши походы и бои в кольце большевиков, без сочувствия населения с крохотными средствами, со всевозможными препятствиями, без железных дорог и [против] во много-много раз превосходившего нас врага. Эти походы и бои – такая страница исключительная, что второй такой не найдешь. А сколько брожений, сильно слабых духом, сколько убитых, раненых, больных, сколько невзгод, холода, вшей, отчаянных положений – а все-таки стоим, держимся, закалились. Если Господь даст благополучно закончить эту эпопею, то уж действительно [можно] будет честно и горделиво вспомнить минувшее» (20.05.1918)[199].