Эта небольшая лекция, прочитанная академическим тоном, помогла успокоить нервы и самому Орвехту, и его слушателям. Ясно было, что в сарае не отсидишься, из Принихума надо выбираться.

Они двинулись к западной оконечности вымершего городка, и сначала вокруг было тихо, никакого шевеления на залитых печальным коричневатым светом улицах, но потом началось преследование. Из окон домов медленно, словно бы неохотно выползали облака зародившейся из костного праха неживой «мошкары», плыли попутным курсом, как будто раздумывая, атаковать или нет.

Добротные постройки сияли чистенькой светлой штукатуркой. На брусчатых тротуарах лежали мумифицированные тела. Кое-где попадались трупы лошадей, такие же ссохшиеся. Ветер колыхал в распахнутом окне громадную, как парус, тюлевую занавеску. Вещи были в полном порядке, тление их не тронуло, и растения вроде бы не собирались чахнуть, а продукты в одночасье испортились – возле распахнутых дверей лавок ощущался запах гниющей еды.

Впрочем, Суно и без него не рискнул бы запасаться здесь продовольствием.

Кеванда одолевало чувство вины: за поведение солдат Светлейшего войска, за то, что сам он вовремя не догадался, в чем дело, за то, что не удержал беднягу Клойсима, когда тот отправился играть в загадки с крухутаком, – и демоны знают за что еще. Время от времени он пытался поговорить на эту тему с остальными, но Орвехт каждый раз его обрывал.

На них напали на окраине Принихума, возле скотного двора. Из-за ограды тянуло запахами навоза и скисшего молока, но не слышно было ни мычания коров, ни жужжания мух. Суно сделал знак остановиться. Шаркающие шаги, медлительный перестук копыт. Здесь выжил кто-то еще?.. Или дело совсем плохо?

Оказалось, совсем плохо. Это были маги-кормильцы, окутанные, словно грязноватыми кисейными мантиями, колышущейся «мошкарой», – не трупы, как остальное население несчастного городка, но вряд ли по-настоящему живые. За ними тащилось несколько мумифицированных коров – шатко переступающие костяки в обвислых шкурах, с мертвыми белыми глазами. Хвосты болтались, как веревки.

Алендийцы почти одновременно ударили по нежити заклятиями, в воздухе мелькнули бледные язычки пламени. Орвехт целил в кормильцев, но то, что хозяйничало в Принихуме, берегло их как зеницу ока: «мошкара» приняла удар на себя и обратилась в пепел. Образовавшуюся пустоту мигом заполнила новая туча клубящегося праха, трем старым магам с мутными стеклянными глазами ничего не сделалось.

Добраться до людей, защищенных чарами и амулетами, этот прах не смог, а дохлые коровы были слишком медлительны, чтобы представлять серьезную угрозу. Удалось сбежать от них. Кеванд опять завел речь о том, что мы-де сами во всем виноваты. Суно предупредил, что еще одно слово – и будешь выбираться отсюда самостоятельно, после этого парень заткнулся. И ведь способный маг, хорошие оценки получал, полный курс окончил… Но ему никогда раньше не доводилось влипать в такие переделки, а кураторы из Академии на умственные завихрения Кеванда смотрели сквозь пальцы: все равно ему работать в коллективе – коллеги, если что, присмотрят и одернут.

Уже на выходе из Принихума на них набросились взбесившиеся деревья. Вернее, древесный народец, то ли подчинившийся нежити, то ли вконец ошалевший от происходящего вокруг. Исхлестанные ветками, до крови исцарапанные, в порванной одежде, они кое-как вырвались, потеряв по дороге Кеванда. Тот был слишком погружен в размышления о всеобщей вине, и когда понадобилось по-звериному, на пределе, драться за свою жизнь, это его подвело.

Суно был уверен, что дело именно в этом, потому что даже Хеледика, не способная колдовать и физической силой уступавшая любому из спутников по меньшей мере вдвое, выбралась из треклятой аллеи орешника вместе с остальными, а Кеванда длинные цепкие ветви, обагренные кровью, оплели и превратили в истерзанный кусок мяса. Он сдался. «А вдруг мой враг имеет право так со мной поступить? И в самом деле ведь имеет, если задуматься…» – соображения такого рода его погубили, и Суно решил, что непременно напишет об этом официальную докладную бумагу руководству Академии. При условии, что выберется из Мезры живым.

К тому времени, как они увидели впереди рощицу с часовней Радетеля – красная черепичная крыша торчала шатром над нежно-зелеными кронами деревьев, обещая спасение, – стало ясно, что ситуация совсем скверная. В небе соткалась пугающая тускло-коричневая пелена, и простиралась она от горизонта до горизонта, без единого просвета.

Если в последние два-три года все, что окружало Зинту в Апне: дома, повозки, соседи, мостовые, городская лечебница, их с Улгером квартирка – напоминало сплошное желе, в котором она по горло увязла, да так, что скоро совсем потеряет способность двигаться, то здесь дела обстояли иначе. Она скользила по хитросплетениям обширной пестрой Паяны, словно в непрерывном танце, почти не чувствуя собственного веса.

Ага, конечно, куда как замечательно! Молонский доброжитель не должен рваться из маленького городка в столицу, не должен наслаждаться ощущением свободы, не должен с восторгом глазеть на все интересное. Надо приносить пользу обществу на том месте, которое досталось тебе по стечению обстоятельств либо по решению мудрых вышестоящих доброжителей, а что-то самовольно в своей жизни менять – неправильно, ничуть не лучше, чем предаваться поеданию шоколада. Зинта об этом знала, но все равно радовалась, что это она первая нашла Эдмара и в результате попала в Паяну. Наверное, она сильно испорченная, зато ей теперь хорошо.

Безнадежно испорченной она все-таки не была, поскольку Тавше не лишила ее своей милости. Зинта зарегистрировалась в доброй службе быстрой помощи и с утра до вечера или же с вечера до утра бродила по улицам, по первому зову бросаясь лечить тех, кто в этом нуждался. Чтобы не заблудиться, купила карту Паяны, которую носила в футляре на поясе. Одни пациенты честно платили ей за труды, другие, да простит их Милосердная, из бережливости отделывались грошами, третьим нечем было заплатить, и таких Зинта лечила бесплатно во славу Тавше.

Служба направила ее в бедняцкий район, и ежедневный прибыток был невелик, а сегодня и вовсе не повезло. «Зов боли» привел ее к двухэтажному дому за высокой оградой, который выглядел побогаче соседних построек, да только ничего там Зинте не светило, к несчастью и для нее, и для страждущего.

Один из тех редких случаев, когда лекарь под дланью Тавше не в силах помочь. Маг с перекошенным от боли ртом еще и обругал прибежавшую на зов лекарку. Хорошо, что не проклял. Он выглядел злобной и склочной личностью, ничего удивительного, что выискались зложители, захотевшие его отравить. Впрочем, Зинта тут же себя одернула: стыдно для доброжительницы такое думать.

Разглядывая по дороге домой железные завитушки на балконах, флюгера на крутых черепичных крышах, по большей части изображающие собак – считалось, что это угодно четверке великих псов, витрины лавок, наряды встречных дам, она вскоре избавилась от досады. Подумаешь, обругали. Вокруг столько чудесного – глаза разбегаются, а она будет переживать из-за чьей-то брани и уплывшего шанса заработать несколько серебряных монет?