Посланец Ганнибала, тирянин по имени Аристон, был разоблачен антиганнибаловской партией в Карфагене. Аристон бежал, но разоблачение вызвало такую смуту, что Масинисса решил, что созрел момент вторгнуться на карфагенскую территорию.

Карфагеняне направили в Рим посольство с жалобами, а Масинисса – с оправданиями. Посольство первых вызвало подозрения из-за истории с бегством Аристона, а послы Масиниссы раздували эти подозрения. Сенат решил послать комиссию для расследования, и Сципион был назначен одним из трех ее членов, но, проведя расследование, «оставил вопрос открытым; мнения членов не склонялись в пользу какой-либо из сторон». Отказ вынести вердикт едва ли делает честь Сципиону, который знал обе партии и имел достаточно влияния, чтобы разрешить конфликт на месте. Но Ливии намекает, что комиссары могли действовать по инструкциям сената, воздержавшись от урегулирования проблемы, и добавляет, что ввиду общей ситуации «было очень удобно оставить спор нерешенным». Под этим он, вероятно, подразумевает, что, поскольку Ганнибал подумывал о вторжении, следовало держать карфагенян слишком занятыми, чтобы оказать ему поддержку.

В конце года произошел инцидент, который бросает существенный – и довольно сумеречный – свет на карьеру Сципиона. Двумя кандидатами на патрицианскую должность консула был Луций Квинкций Фламиний, брат победителя при Киноскефалах, и Публий Корнелий Сципион, тезка и единокровный брат Сципиона Африканского.

Развязка мастерски изложена Ливией. «Прежде всего, наличие у кандидатов братьев, которые были самыми знаменитыми полководцами того времени, обострило борьбу. Слава Сципиона была величественнее и, пропорционально величию, вызывала больше зависти. Слава Квинкция была совсем свежей, ибо он получил триумф только в этом году. Кроме того, Сципион уже почти два года постоянно находился на глазах у народа; это обстоятельство, просто ввиду пресыщения, снижает уважение к великим людям». «Все притязания Квинкция на благосклонность публики были свежими и новыми; после своего триумфа он ничего не просил и не получал у народа; он говорил, что «собирал голоса в пользу родного брата, а не полубрата; в пользу своего легата и соратника в ведении войны» – его брат командовал флотом против Филиппа Македонского. «Этими аргументами он добился своего». Луций Квинкций был избран, а Сципион Африканский потерпел новую неудачу, когда Лелию, старому товарищу и помощнику, не удалось добиться избрания на пост плебейского консула, несмотря на поддержку Сципиона. Толпа, как всегда переменчивая и забывчивая, предпочла восходящую звезду заходящему солнцу.

Тем временем на Востоке собиралась военная гроза. Антиох обезопасил свой тыл, выдав дочь замуж за Птолемея, царя Египта. Затем он двинулся к Эфесу, но потерял время на кампанию местного значения против писидийцев. За Эгейским морем этоляне не жалели трудов, чтобы разжечь войну против римлян и найти союзников Антиоху. Рим, напротив, усталый и опустошенный долгими годами борьбы, стремился всеми способами оттянуть столкновение с Антиохом или вовсе избежать его.

С этой целью сенат направил к нему посольство, и Ливии говорит, что, согласно истории, написанной по-гречески Ацилием, Сципион Африканский был включен в его состав. Послы отправились в Эфес и, остановившись там на пути к Антиоху, «старались почаще беседовать с Ганнибалом, чтобы прощупать его намерения и рассеять его страх перед опасностью, грозящей ему от римлян». Эти встречи имели случайным и косвенным, но важным результатом то, что сообщение о них заставило Антиоха подозревать Ганнибала.

Но для нас главный интерес этих бесед – если предположить, что свидетельство Ацилия надежно, – заключается в изложении одной из бесед между Сципионом и Ганнибалом. Сципион спросил Ганнибала, «кого тот считает лучшим полководцем». Последний ответил: «Александра… Потому что с малыми силами он разгромил неисчислимые армии и покорил отдаленнейшие области, куда даже простое путешествие кажется выше человеческих сил». Тогда Сципион спросил: «А кому ты отдал бы второе место?» – и Ганнибал ответил: «Пирру, ибо он первый научился укреплять лагерь, и никто не выказывал столь точных суждений в выборе места для битвы и расстановке сил; в то же время он в такой степени владел искусством привлекать людей к себе, что жители Италии желали, чтобы ему, чужеземному царю, а не римскому народу принадлежала верховная власть…» На вопрос Сципиона: «Кого ты ставишь на третье место?» – Ганнибал ответил: «Самого себя, без сомнения». На это Сципион, рассмеявшись, добавил: «А что бы ты сказал, если бы победил меня?» – «Тогда я поставил бы Ганнибала не только выше Александра и Пирра, но выше всех других полководцев».

«Ответ, высказанный с пунийской ловкостью и содержавший необычную лесть, весьма понравился Сципиону, поскольку выделял его из толпы полководцев, как человека, обладавшего неоспоримым превосходством».

От Антиоха посольство не добилось непосредственных результатов, ибо «царь царей» слишком раздулся от гордости из-за своих успехов в Азии, слишком надеялся на собственные силы, чтобы учесть уроки Карфагена и Македонии. Его стандарты военных достижений были чисто количественными.

Осознав, наконец, что война неизбежна и неминуема, римский сенат начал подготовку к новой борьбе. В качестве первого шага сенат назначил досрочные консульские выборы, чтобы быть готовым к следующему году; новыми консулами стали Публий Сципион, отвергнутый годом раньше, и Маний Ацилий. Далее, Бебию было приказано переправиться со своей армией из Брундизия (теперь Бриндизи) в Эпир, а во все союзные города были разосланы посольства с заданием противодействовать этолийской пропаганде. Этоляне, тем не менее, подкрепляя дипломатию силой, добились некоторых успехов и, вызвав широкое брожение в Греции, изо всех сил торопили Антиоха. Если бы его энергия равнялась его самоуверенности, он вполне мог бы захватить власть над Грецией прежде, чем римляне смогли бы обуздать его. Далее, на свою же погибель, он отбросил план Ганнибала и экспедицию в Африку из ревности, вдохновляемой страхом, что, если отдать Ганнибалу роль ведущего исполнителя, общественное мнение будет считать его реальным командующим. Даже после своей запоздалой высадки в Греции с неадекватными силами он упустил оставшиеся возможности, расточая силы и время в мелких атаках на фессалийские города и в праздных наслаждениях в Халкедоне.

Тем временем в Риме консулы бросали жребий на провинции: Греция выпала Ацилию, и экспедиционные силы, которые он должен был взять с собой, собрались в Брундизии. Обеспечивая снабжение, послали в Карфаген и Нумидию комиссаров закупить зерно. Тут надо воздать должное и духу карфагенян, стремившихся выполнять договор с Римом, и мудрой политике Сципиона после Замы. Карфагеняне не только предоставили зерно в подарок, но предложили снарядить флот за собственный счет и выплатить ежегодную контрибуцию сразу за много лет вперед. Римляне, однако, либо из гордой самоуверенности, либо из нежелания быть обязанными Карфагену, отказались от флота и денег и настояли на уплате за зерно.

Несмотря на все эти приготовления, Антиох слишком поздно почуял опасность. Его союзники этоляне предоставили только 4 тыс. бойцов, его собственные войска задержались в Азии, и, в дополнение, он поссорился с Филиппом Македонским, который твердо стал на сторону Рима. С 10 тыс. людей Антиох занял позицию в Фермопильском ущелье, но не смог повторить героическое сопротивление бессмертных спартанцев и был разгромлен. Бросив своих этолийских союзников на произвол судьбы, Антиох отплыл назад в Малую Азию через Эгейское море.