До лавки в сквере добрались без приключений, Рита швырнула алкашку на холодный камень и собралась уходить. Руснакова вцепилась в нее обеими руками, ледяными, точно рыбьи плавники, ткнулась ей головой в живот и зарыдала.

— Рита, Риточка, я свинья, я такая свинья!

«Еще какая!» Рита безуспешно вырывалась: Руснакова держала ее мертвой хваткой.

— Муж бросил меня, ушел к молодой, мне плохо, я одна, сынок дома не живет, — сопливо жаловалась Руснакова, очки у нее запотели.

«Не к молодой ушел, а сидит твой муженек за мошенничество в особо крупном, а сын нарик». Одну руку удалось вырвать, Рита по одному разжимала пальцы Руснаковой. Та уже особо не сопротивлялась, прижала к себе звенящую сумку и тихонько плакала.

— Наталья…

Телефон задрожал, его разрывало от сообщений: Женя накидала больше десятка фоток. Несколько комнат в белых и бежевых цветах, видно, что ремонт новый и потолки высокие, деталей не разобрать, но и не надо, все равно смотреть самой. «Неплохо. Сколько?» — «Лучше не спрашивай», — помедлив, ответила Женя, потом приписала сумму. Тут было над чем задуматься, цифра внушала, и содержимого чемодана хватит примерно на две трети. «Надо подумать». Ничего умнее в голову не пришло, тем более Руснакова снова принялась биться головой Рите в живот.

— Только не увольняйте меня, только не увольняйте, ради бога! Я все сделаю, все, что скажете! Мне нельзя увольняться!

Рита шарила в сумке в поисках упаковки платков, но постоянно натыкалась на баллончик с перцовкой, тот упорно оказывался под рукой и неприятно холодил пальцы. Платки же, как назло, куда-то подевались, искать их не хотелось, да и времени уже не было.

— Идите домой.

Сил на алкашку не оставалось, проще всего было хоть на время избавиться от нее. Рита вернулась к себе, в кабинете уже не воняло: окна настежь, и коробка со стола исчезла. Юлька скрестила руки на груди стояла в проходе.

— Что с ней? Мне показалось, что она пьяная.

— Глупости, — оборвала ее Рита, — у нее с сердцем проблемы, завтра к врачу пойдет. Скажешь тоже — пьяная. На рабочем месте, ага.

— А эта, — не сдавалась Юлька и тыкала пальцем в сторону Анькиного компа, — тоже болеет?

— Да ладно тебе, — Рита попыталась улыбнуться, — от нее все равно толку нет.

— Отлично, — Юлька воздела руки к потолку, — кругом одни инвалиды. Тогда я завтра тоже пойду на больничный, хорошо?

— А отчет?

— А что, я одна в отделе? — вмиг озверела Юлька. — Я одна, самая здоровая, как конь, могу пахать за всех, да? У меня должностная инструкция есть, к твоему сведению, я за других вкалывать не обязана!

Глаза у нее странно заблестели, голос срывался. Рита села на Анькин стол и взяла ревущую Юльку за руку. Та дернулась и разрыдалась еще сильнее, волосы растрепались и закрыли ей лицо.

— Подожди, пожалуйста…

Не помогло, стало еще хуже, Юлька рыдала уже в голос, терла и без того красные глаза.

— Это целый месяц ждать!

— Месяц — это немного, — Рита с тем же успехом могла говорить сама с собой, Юлька ее не слышала, даже если бы и хотела.

— Целый месяц! Всем можно болеть, а мне нет, я что, лысая? Я вкалываю за всех, Анька жрет, Наташка воняет, я умру скоро. Я даже залететь не могу, а Анька скоро снова опоросится. И кучу денег на ЭКО выкинули, впустую…

Рита встала, обняла Юльку, прижала к себе. Ту трясло, только что зубы не стучали, костлявые плечи дрожали, губы прыгали.

— Может, дело не в тебе, а в муже, — осторожно спросила Рита.

— Он проверялся, — сопливо прогудела Юлька, — у него все нормально, и у его отца и деда все нормально по этой части было. Я во всем виновата, я так больше не могу! Дура я порченая!

Повисла на Рите и ревела, сколько хватило сил, минут через десять только успокоилась, и то потому, что выдохлась. Оторвалась от Риты, уселась на место, намотала кривую гульку на затылке и уставилась на себя в маленькое зеркало.

— Иди домой, — сказала Рита, — отдохни. Завтра только не опаздывай, пожалуйста, кроме тебя, у меня никого не осталось.

Юлька невнятно что-то пообещала и ушла. Рита собрала со стола Руснаковой документы и пошла к себе делать отчет. «На твоем месте сейчас могла быть Латова», — мелькнуло вдруг что-то вроде сожаления. И тут зазвонил рабочий, от вида фамилии «Милютин» на экране аж передернуло.

— У меня обнаружен индикатор компрометации, — выдала Рита первое, что пришло в голову, — из-за фишингового письма под блокировку потенциально опасных ресурсов попала база внутреннего документооборота, категория критическая. Завтра будут полные данные, тогда пришлю отчет. Форс-мажор.

Милютин мявкнул удивленно, Рита бросила трубку, закрыла окна, дверь, задернула шторы и набросилась на отчет — схватка предстояла не на жизнь, а на смерть.

Перелом на фронте случился после девяти вечера, когда от монитора слезились глаза, а желудок свело от голода. Зато цифры стали похожими на реальные, оставалось совсем немного, часа два-три, и завтра можно смело послать Милютина ко всем чертям.

Было уже довольно темно, как перед дождем. Клены жутковато шевелили ветками, точно лапами, и среди них пряталось множество теней-химер, будто те слетелись на шабаш или всей семьей решили навестить прикованную к крыше родственницу. Рита открыла окно, вдохнула сыроватый вечерний воздух с неизменным прикусом пыли и крепко зажмурилась, закрыла глаза руками. Сильно хлопнула входная дверь, бумаги на столе зашевелись от сквозняка. Рита слышала их шелест, но глаза не открывала, вот реально было наплевать на все, пусть даже первичку вместе с черновиками сейчас сдует к чертовой матери. От мыслей голова просто взрывалась: надо завтра же посмотреть помещение, что нашла Женя, и переезжать как можно скорее, желательно, завтра же, чтобы не сорвать предоплаченные съемки. И с Руснаковой надо что-то решать, она хроническая алкоголичка, это не лечится, надо как-то избавиться от нее по-тихому, ведь сама увольняться она не хочет, и отчет этот поганый надо доделать, Милютин завтра все мозги вынесет. Интересно, он поверил в компрометацию или просто обалдел? С него станется отправить запрос айтишникам и проверить…

Телефон загудел, затрясся на столе, посыпались сообщения. Море, море до горизонта, синяя-синяя вода, белый песок, море песка, море и песок, полоска леса, море, лес и песок до неба. Устрицы с лимоном на огромном белом блюде, «шабли́» в бокале, еще устрицы и полная пока еще бутылка «Вдовы», но можно не сомневаться — ее уже нет в живых. Снова устрицы, какие-то коряги, бакланы размером с собаку, и песок, песок, песок, даже на фото мягкий и теплый. «Аркашонский залив, тут самые лучшие устрицы в мире, — сообщала Ирка, — это рай, мне тут нравится, я остаюсь!» «А работать кто будет?» — хотела вернуть ее в реальность Рита, но тут в кабинете стало совсем темно, а телефон погас. Показалось, что колпак на голову надели, сердце екнуло, руки задрожали, Рита выронила телефон, вскрикнула, и тут свет включили. Ну, как включили, вернулись вечерние сумерки, а мобильник мерцал из-под стола и снова гудел — Ирка свой отчет прислала в срок, как и обещала. А справа выросла огромная черная тень, двинулась навстречу, Рита отпрыгнула к столу и увидела Черникова. Тот подобрал мобильник и рассматривал последнее фото, завершающий натюрморт с вином, шампанским, тремя видами сыров и виноградом — традиционный ужин русского туриста.