Бытие эфемерного государства всегда есть постоянное и непредсказуемое столкновение миллионов разрозненных воль, не ограниченных внутренне ни нравственным, ни юридическим законом. Никакие религиозные либо правовые нормы сегодня не реализуются в России в полном объеме. Двойному этическому стандарту поведения (борьба пафоса духовности с прозой стяжательства) соответствует раздвоение всей публичной сферы на жизнь по закону и жизнь по понятиям. У России появилась жизнь-дублер: теневая экономика, теневая социальная сфера (образование, здравоохранение), теневая культура и, вполне возможно, теневая идеология (агрессивный национализм). В таком обществе все руководствуются исключительно собственными эгоистическими интересами и способны остановиться только в одном случае – когда наталкиваются на стену чужой, еще более сильной воли.

Насилие – единственный эффективно действующий закон нового Средневековья. Роль насилия зачастую примитивизируется. Его определяют исключительно как государственный произвол. Русскую власть непременно упрекают в этом произволе, сводя все к отсутствию демократии. В действительности проблема гораздо сложнее. Произвол современной власти есть лишь вершина айсберга. Основание его погружено глубоко в общество, в котором идет непрекращающаяся гражданская война всех против всех. Найдется немало лжепророков, готовых указать пальцем на власть как на причину произвола. Требуется, однако, гораздо больше мужества и мудрости, чтобы признать главным источником насилия само общество.

Произвол начинается, когда один, сильный и наглый, проходит без очереди в кассу, расталкивая инвалидов и пенсионеров, и лишь продолжается, когда другой, такой же сильный и наглый, берет миллиардные кредиты в том же Сбербанке, чтобы на эти деньги скупить его акции, обирая тех же инвалидов и пенсионеров. Между этими наглецами есть лишь количественное, но не качественное различие. Суть вещей от этого не меняется. Поскольку антипод насилия – право – бездействует, то положение конкретного человека в современном российском обществе (от безработного до олигарха) зависит в конечном счете от открытого или скрытого насилия, т. е. от воли случая, от стечения обстоятельств.

Ситуация, складывающаяся в правовой сфере, требует, чтобы на право посмотрели под иным, более широким, чем обычно, углом зрения, включив его в общий социальный и культурный контекст.

Вопрос о праве – сегодня главный вопрос политической повестки дня. Однако консенсуса по этому поводу нет, осознание остроты проблемы приходит медленно. Право продолжает оставаться недооцененным «культурным активом». Его роль в качестве важнейшего инструмента культурного развития полностью так и не раскрыта. И в сознании элиты, и в массовом сознании право остается для русского человека чем-то второстепенным, проблемой второго плана, которую нужно решать если не после, то, по крайней мере, наряду с экономическими или социальными проблемами.

В действительности для возобновления «исторической жизни» в России восстановление правового порядка является condicio sine qua nоn. Это не одно из условий, а предварительное условие, создающее предпосылки для разрешения всех других проблем – экономических, социальных и политических. К сожалению, вопросы права продолжают находиться преимущественно в поле зрения юристов. Парадокс же ситуации состоит в том, что сегодня юридическими проблемами в первую очередь должны озаботиться не правоведы, а обществоведы.

Право – великий цивилизатор. Оно обеспечивает возникновение и развитие цивилизаций, поддерживает их стабильность. Его основное предназначение – формировать устойчивые правила игры, обеспечивающие предсказуемость протекания всех социальных процессов. Только при наличии таких правил возможна «капитализация культуры», лежащая в основе исторической эволюции. Деградация права ведет неизбежно к деградации культуры, устойчивое функционирование которой оно призвано обеспечивать.

Правовая система России в данный момент оказалась заблокированной сразу на нескольких уровнях: правосознания, правоприменения и правосудия.

Кризис правосознания представляет наибольшую общественную угрозу. Правовой нигилизм русского народа является притчей во языцех. В этом смысле у «посткоммунистического правосознания» изначально была очень плохая наследственность. Но были в России и свои правовые традиции. Заложенные реформами второй половины XIX века, они сильно пострадали в огне революции и были почти полностью вытравлены к середине XX века. Однако начиная с хрущевской оттепели можно было наблюдать «правовой ренессанс», процесс восстановления доверия к праву. Завершение брежневского правления странным образом стало «золотым веком» русского правосознания. При том что в основании государственной системы лежал произвол, авторитет права в элитах советского общества оказался высок как никогда. Развивалась правовая теория, углубившая понимание ценности права и его сущности. Как следствие, правовой формализм стал частью государственной идеологии, являясь в тот момент самым существенным доказательством в пользу теории конвергенции социально-политических систем. Как минимум, соблюдение законности постулировалось официально как приоритет государственной политики. В конечном счете сама идея правового государства родилась в рамках советской правовой доктрины задолго до начала эпохи «демократического брожения».

Сегодня нереалистично ставить задачу возвращения на тот уровень понимания права и отношения к праву, который существовал в «застойном» советском обществе. Современная российская элита относится к праву совершенно утилитарно, как к орудию достижения тех или иных целей. В праве отвергается главное – всеобщность и формализм. Без этих качеств право – ничто, пустой звук, дымовая завеса произвола, нормативный декор политического волюнтаризма. Целесообразность положила в России законность на лопатки. На самом высшем государственном уровне неоднократно заявлялось, что если закон мешает «здравому смыслу», то закон можно не применять. А что такое здравый смысл, в этой стране каждый понимает по-своему.

Философия утилитарного отношения к праву формирует соответствующую правоприменительную практику. Это практика «длинной нормативной цепочки». Ее начальным звеном является, как правило, закон, в котором сформулированы некоторые вполне корректные общие принципы и правила. А дальше на закон нанизываются дополнительные законы, подзаконные акты, инструкции, разъясняющие письма, которые сводят содержание данного закона на нет. При отсутствии четких правил толкования закона, при блокировании механизмов прямого его действия реальным правом становится административный акт, не имеющий иногда с законом уже никакой связи. Это зачастую создает курьезные ситуации. Так, в течение последних десяти лет все законодательные меры, направленные на упрощение процедур финансового контроля, приводили каждый раз к прямо противоположному результату, увеличивая в два, а то и в три раза количество документов, предоставляемых для отчета.

Но есть и более серьезные последствия. Сегодня в России возник дуализм права. Параллельно сосуществуют два нормативно-правовых мира. В большом мире, мире Конституции и федеральных законов, в том числе Гражданского кодекса, живут большие и чистые идеи. В этом мире признается право частной собственности, гарантируются всевозможные экономические, социальные и политические свободы, создаются условия для эффективной хозяйственной деятельности. В маленьком мире «122 законов», постановлений правительства, инструкций Министерства финансов, распоряжений Государственной налоговой службы, приказов Государственного таможенного комитета живет всего лишь одна маленькая, но зато очень прожорливая идейка – фискальная.

Фискальная практика, фискальная философия, фискальное миросозерцание с присущей им «презумпцией виновности» всех перед государством заполонили собою все нормативно-правовое пространство. Это еще больше роднит современное государство со средневековым. «Подозрительное право» душит любую инициативу, кроме криминальной, так как только последняя имеет достаточно ресурсов, чтобы преодолевать создаваемые им административные барьеры. В результате два мира – мир законов и мир реального права – все меньше пересекаются друг с другом. Мир законов провозглашает свободу распоряжения собственностью, а мир реального права делает собственника целиком зависимым от государства. Мир законов провозглашает презумпцию невиновности, а мир реального права делает каждого потенциально подозреваемым в совершении правонарушений и запускает механизм сплошных предварительных проверок, начиная с перерегистрации общественных организаций и заканчивая сертификацией лекарств.

У законов нет частной и вневедомственной охраны. Они не могут защитить сами себя. Мир законов беззащитен перед миром реального русского права, если на его сторону не встанет суд. Но правосудие не функционирует сегодня в России. И дело не в том, что, выражаясь