— Normandie[9]— сказала Мелисанда, глядя на берег.

— Франция, — отозвался Хук.

— Normandie, — повторила Мелисанда, словно разница казалась ей существенной.

Хук вглядывался в деревья, пытаясь угадать, скоро ли появятся французы. Любому, кто заметил в море английские корабли, было ясно, что они причалят в здешнем заливе, больше похожем на каменистую бухту. Так почему же французы не пытаются остановить вторжение сразу же, на берегу? Однако у кромки леса не появилось ни единой фигуры — ни конной, ни пешей, лишь кругами поднимался в небо ястреб да носились над волнами чайки.

Шлюпка доставила сэра Джона на борт «Королевской Троицы», где моряки уже прикрепляли к бортам белые щиты с крестом святого Георгия. С других сторон к флагману подходили еще шлюпки — командующие собирались на военный совет.

— Что с нами будет? — спросила Мелисанда.

— Понятия не имею, — признался Хук.

Ему достаточно было того, что он шел на войну вместе с людьми, которых успел полюбить, и его сопровождала Мелисанда, которую он тоже любил. Впрочем, временами он подозревал, что, попав в родные края, она может от него уйти.

— Ты почти дома, — напомнил он ей, отчаянно желая, чтобы его разубедили.

Девушка помолчала, вновь и вновь окидывая взглядом деревья и болотистый берег.

— Дом был там, где maman[10],— в конце концов сказала она. — А где он сейчас — не знаю.

— Со мной, — неловко выговорил Хук.

— Дом там, где спокойно, — ответила Мелисанда.

Ее глаза отливали серым, как крыло цапли, скользящей над каменистым берегом к дальней низине. На палубе «Цапли» пажи чистили доспехи латников песком и уксусом, чтобы убрать ржавчину и добиться блеска, а потом вощили каждую пластину. Рядом с горшком пчелиного воска, открытым по приказу Питера Годдингтона, устроились и стрелки, чтобы навощить луки.

— Мать тебя изводила? — спросил Ник у Мелисанды, шерстяным лоскутом втирая воск в цевье.

— Изводила? — удивилась Мелисанда. — Зачем?

— Ну, некоторым и причин не нужно… — Хук вспомнил собственную бабку. — А у меня отец был жестокий.

— Значит, ты должен быть добрым. — Девушка, явно о чем-то вспомнив, нахмурилась.

— Ты что?

Она пожала плечами.

— Когда меня отдавали в монастырь… Еще перед тем… — запнулась она.

— Говори, не бойся.

— Отец… Он позвал меня к себе. Мне было тринадцать… Может, четырнадцать… — Голос ее снизился до шепота, она не сводила глаз с Хука. — Он велел мне снять всю одежду, и я стояла перед ним… nue…[11]Он меня обошел со всех сторон и сказал, что никакой мужчина меня не захочет. — Девушка помолчала. — Я думала, он собирается…

— Но он не стал?..

— Нет, — быстро ответила Мелисанда. — Он погладил мне… épaule, — она вновь запнулась, вспоминая слово, — плечо, да. Он был весь… как сказать… frissonnant…[12]— Девушка вытянула руки и помотала кистями.

— Его трясло? — догадался Ник.

Она коротко кивнула.

— И он отправил меня к монахиням. Я просила, чтобы он меня не отсылал. Говорила, что ненавижу сестер. А он сказал, что я должна за него молиться. Что такова моя обязанность — молиться за него и работать не покладая рук.

— И ты молилась?

— Каждый день, — кивнула девушка. — Молилась, чтобы он меня забрал из монастыря. А он так и не приехал.

Сэр Джон вернулся на «Цаплю» только к закату. Французы по-прежнему не появлялись на берегу, хотя за деревьями легко могла скрыться целая армия. На склоне к востоку от залива виднелся дымок, но что за люди забрались на такую высоту и сколько их — оставалось неизвестно.

Сэр Джон поднялся на борт и пошел вдоль корабля, время от времени тыча пальцем в лучника или латника.

— Ты, — в числе прочих указал он на Хука и двинулся дальше. Дойдя до конца, командующий обернулся и крикнул: — Все, на кого я указал, идут со мной на берег! Вечером, как стемнеет! Остальным ждать рассвета: присоединитесь к нам, если выживем. Кто идет со мной — готовьте доспехи и оружие! Выходим не веселиться, а убивать!

Яркая луна, которой оставалась всего неделя до полнолуния, бросала на волны серебристые блики и расчерчивала землю четкими тенями. Хук, одетый в кожаные штаны и сапоги, накинул поверх кожаной куртки кольчугу и надел на левую руку щиток — тот не столько предохранял руку от удара тетивы (от этого спасала и кольчуга), сколько не позволял тетиве разлохмачиваться о кольчужные звенья. Шлем, меч, алебарда, мешок с двумя десятками стрел, готовыми в дело…

Пятеро латников и дюжина лучников вместе с сэром Джоном забрались в шлюпку, которую гребцы тут же направили к берегу. От других судов тоже отчалили лодки. Все молчали, лишь изредка раздавались тихие возгласы — остающиеся на кораблях желали удачи тем, кто отправлялся на берег. Если французы засели в лесу, подумал Хук, лодки они уж точно заметят. Может, именно в эту минуту враги вытаскивают мечи и натягивают толстую тетиву на стальные арбалеты.

На крутой прибрежной волне лодку начало подкидывать резче, прибой становился все шумнее и яростнее. Гребцы погружали весла глубже в воду, пытаясь уйти от грозных закручивающихся волн, как вдруг лодку понесло вперед, с ревом вскипело залитое лунным светом море, и через миг, заскрипев днищем по каменистому берегу, шлюпка развернулась посреди бурлящей волны, готовой схлынуть обратно.

— Все на берег! — прошипел сэр Джон. — Живо!

Из остальных лодок на прибрежные камни выскакивали люди с мечами наготове. Наконец все собрались за широкой полосой водорослей на линии прилива, где теснились огромные валуны с черными от лунных теней боками. Хук ожидал, что первой высадкой будет командовать сэр Джон, и потому удивился при виде молодого человека, ожидающего сбора всех солдат. Моряки, оттолкнув шлюпки от берега, удерживали их подальше от волн, готовые подобрать своих в случае нападения французов, хотя Хук подозревал, что спасти удастся не многих — слишком много крови прольется на береговые камни.

— Держаться вместе, — тихо приказал молодой человек. — Лучникам отойти вправо.

— Слышали? — прошипел сэр Джон Корнуолл. Молодым командующим оказался сэр Джон Холланд, племянник короля и приемный сын сэра Джона Корнуолла. — Годдингтон!

— Да, сэр Джон!

— Отведи своих лучников дальше, чтоб могли нас прикрыть!

Несмотря на то что командующим считался его пасынок, приказы все же отдавал старший сэр Джон.