Закончив «Эйч-Эй-Джек», я пошел в восьмой класс в старшую школу «Сэндрингхэм». Даже после апартеида большинство черных до сих пор жило в тауншипах и хоумлендах, где доступны были только средние школы, жалкие остатки системы банту. Состоятельные белые дети (а также немногочисленные черные, индийцы и цветные, у кого были деньги или кто мог получить стипендию) обучались в частных школах, очень дорогих, но практически гарантировавших поступление в университет.

«Сэндрингхэм» был кооперативной школой, что означало сочетание государственной и частной школы, что-то вроде чартерных школ в Америке. Она была огромной, тысяча детей в большом кампусе с теннисными кортами, спортивными площадками и бассейном.

«Сэндрингхэм», будучи кооперативной, а не районной школой, принимал детей отовсюду. Это делало его (в миниатюре) почти идеальной единой Южно-Африканской Республикой после апартеида – прекрасным примером того, какой может стать ЮАР. Там были богатые белые дети, немало белых детей среднего класса, несколько белых детей рабочих. Там были черные дети из недавно разбогатевших семей, черные дети среднего класса и черные дети из тауншипов. Там были цветные дети и индийские дети, даже несколько китайских детей. Ученики были настолько интегрированы, насколько это было возможно, учитывая, что апартеид только что закончился. В «Эйч-Эй-Джеке» раса разбивала на квадраты. «Сэндрингхэм» был больше похож на круг.

В школах ЮАР нет столовых. В «Сэндрингхэме» мы покупали ланч в школьном буфете (как мы его называли – маленьком кафетерии), а потом могли идти в любое место на территории кампуса, чтобы поесть: в школьный двор, внутренний двор, на игровую площадку, куда угодно.

Дети расходились и собирались своими компаниями и группами. В большинстве случаев люди все еще сбивались в компании по цвету, но можно было видеть, как эти группы смешивались и переходили одна в другую. Дети, игравшие в футбол, были в основном черными. Дети, игравшие в теннис, были в основном белыми. Китайские дети обычно играли рядом со служебными постройками. Выпускники, как в ЮАР называют учеников последнего класса, обычно проводили время в школьном дворе. Популярные красивые девочки проводили время здесь, а помешанные на компьютерах – там.

То, что эти группы были в основном расовыми, объяснялось тем, что раса часто совпадает с социальным классом и местом проживания. Дети из предместий проводили время с детьми из предместий. Дети из тауншипов проводили время с детьми из тауншипов.

Во время каждого перерыва на ланч я, как единственный ребенок-мулат из тысячи, сталкивался с тем же затруднением, что и на игровой площадке в «Эйч-Эй-Джеке»: куда я должен идти? Хотя был выбор из такого большого количества разных групп, я не был естественным компонентом какой-либо из них. Я определенно не был индийцем или китайцем. Цветные дети постоянно отвергали меня из-за того, что я был слишком черным. Так что меня там не принимали.

Как обычно, я довольно умело вел себя с белыми детьми, чтобы они меня не травили. Но белые дети всегда отправлялись на шопинг, в кино, в поездки – на все это требуются деньги. Денег у нас не было, так что с ними я тоже не мог общаться.

Группой, к которой я испытывал наибольшую симпатию, были бедные черные дети. Я проводил с ними время и общался с ними, но большинство из них пользовалось микроавтобусами, чтобы добираться в школу издалека, из таких тауншипов, как Соуэто, Тембиса, Александра. Они приезжали в школу друзьями и уезжали друзьями. У них были собственные группы. По выходным и в каникулы они проводили время друг с другом, а я не мог их навестить. Соуэто был в сорока минутах езды от дома. У нас не было денег на бензин.

После школы я был сам по себе. По выходным я был сам по себе. Я всегда был аутсайдером и создал свой собственный странный маленький мир. Я сделал это из необходимости. Мне нужен был способ вписаться. Мне также нужны были деньги, чтобы покупать ту же еду и делать то же самое, что делали другие дети. Так я и стал парнем из школьного буфета.

Из-за длинной дороги в школу я опаздывал каждый божий день. Каждое утро я в кабинете старосты записывал свое имя, как опоздавший. Я был святым покровителем опозданий. Опоздав, я бежал в классную комнату, потом шел на утренние уроки: математика, английский, биология, что там еще.

Последним занятием перед ланчем было собрание. Все ученики шли в актовый зал, рассаживались по классам ряд за рядом, а учителя и старосты выходили на сцену и рассказывали о том, что происходит в школе: объявления, награждения, все в таком духе. На каждом собрании оглашались имена опоздавших, и я всегда был одним из них. Всегда. Каждый божий день.

Это было повседневной шуткой. Староста говорил «Сегодня опоздали…», и я автоматически вставал. Словно это было вручение «Оскара», а я был Мерил Стрип. Один раз я встал, а староста назвал имена пяти человек, и я не был ни одним из них. Все рассмеялись. Кто-то закричал: «Где Тревор?!» Староста посмотрел в бумагу и покачал головой. «Нет». Весь зал взорвался смехом и аплодисментами. «Ура!!!»

Сразу же после собрания начиналась гонка в школьный буфет, потому что очередь за едой была невероятно длинной. Каждая минута, проведенная в очереди, работала против твоего времени на отдых. Чем быстрее ты получишь еду, тем дольше сможешь есть, играть в футбол или общаться. И если ты придешь поздно, лучшей еды уже не будет.