вложения и организационные промахи, Райан сейчас наконец-то мог смаковать это чувство удовлетворения после хорошо проделанной работы. Его мечты сбылись настолько быстро, что он даже не знал, что делать со своим новым счастьем, которое сейчас можно было прощупать со всех сторон, наслаждаясь его совершенством. Но он ощущал лишь усталость и желание находиться дальше от людей, мечтая ещё сильнее сближаться с произведениями искусства собственной галереи. Он понимал, что это временно, почти всегда после грандиозных проектов, в которые ты вкладывал столько энергии и ресурсов, наступает депрессия, что-то типа послеродовой. Он сидел в безмолвном одиночестве галереи, которая закрылась на рождественские праздники, созерцая искусство и чувствуя себя так, как будто у него самого настал бесконечный творческий кризис.

Он, как творческий человек понимал, что такое творческий кризис, в последнее время он смело мог расслабиться и концентрироваться на том, к чему лежит его душа, его система работала, его дизайнеры были такими талантливыми, что создавали из его сырых идей настоящие шедевры. У него набралось так много набросков и готовых работ, которые он бы с радостью выставил в собственной галерее, но, увы, они все были каким-то обобщением его идей, ему так и не удалось раскрыться по-настоящему хотя бы в одном своё полотне, чтобы оно смогло жить собственной жизнью. Да, он вдохновлялся тем, что его одежда оживала и имела такой успех, но его душа художника жаждала покорить изобразительное мастерство с тем же изяществом и рвением. И хотя он уже выставлял несколько своих работ на определённых мероприятиях и получал хорошие, но сдержанные отзывы, его нынешняя галерея была уровнем выше, да и сравнивая свои работы с теми глубокомысленными шедеврами, что обитали здесь, он понимал, насколько они инфантильны и примитивны. Примитивны не в том смысле, когда простыми методами ты добиваешься полной гармонии, доказывая практичность минимализма, а просто тупо кустарные, плоды простецкой самодеятельности.

До своей галереи он был довольно уверен в своих силах, но после того, как они собирали и составляли с Жаном эту коллекцию, суровая правда вылилась на него, и ему ничего не оставалось, как вдохновляться работами воистину талантливых художников, пытаясь исцелить раны из-за острого творческого кризиса. Он старался максимально отстраняться от этих работ, не пропуская через призму собственного опыта, хотя это и было невозможно, чтобы эти произведения не воспринимались предвзято, чтобы извлечь из них как можно больше истины. И вняв советам Ланже, он старался не цепляться к имени или стилю, ведь чтобы понять истинный посыл картины, необходимо избавиться от догматического мышления, иначе можно пропустить самое важное. И во время этого продуктивного созерцания, его личность где-то стиралась, и он сам становился всего лишь декорацией в этом тёмном зале, наполненном сакральными арт объектами.

Скульптура Джулиана была отдельной темой, он всё чаще возвращался к ней, сидел напротив неё, пытался считать, раскрыть её тайну, но некая недосказанность до сих пор витала вокруг неё, и жажда раскусить эту тайну становилась навязчивой, болезненной, сумасшедшей. И он не выдерживал этого жгучего голода и звонил Жану, чтобы попробовать через создателя подобрать ключик к его творению.

Жан терпеливо объяснял ему всё то, что говорил ему уже сто раз, что его скульптуры гармоничны, они познали две полярности и обрели вечность и ясное понимание всего, но если человек сам ещё в поисках этой гармонии, скульптура ему может не раскрыться до конца. Но Райан знал, что это не то, что он хочет услышать, было что-то ещё, что связывало его с этой скульптурой, мешающее познать истину.

– Я думаю, это связано с тем, что ты знаешь лично Джулиана, – сказал, наконец, после почти минутной паузы Ланже. – Ты их сравниваешь, возможно, в Джулиане для тебя тоже осталась какая-то загадка, и ты через скульптуру пытаешься раскусить и его самого. Но мой тебе совет, не сравнивай их, Джулиан отдал скульптуре всё, что мог, она теперь имеет лишь его облик, всё остальное уже проработала сама скульптура. И даже если ты познаешь эти тайны скульптуры, что тебе не дают покоя, это не значит, что ты автоматически раскусишь и Джулиана. Мои скульптуры не привязаны к этой земле, помни это.

Слова Ланже задели и встревожили Райана, потому что он попал в точку, Райан действительно видел что-то в Джулиане такое, что не поддавалось разумному объяснению. Он сейчас не мыслил в рамках банальных гормональных изменений, и даже не помышлял о глубокой эмоциональной связи между ними или общих интересах и взглядах на жизнь. Тут было что-то ещё, что-то витающее совсем близко, но до сих пор неуловимое, но Жан оказался прав, Райан реально сравнивал Джулиана с его мраморной копией. Как же он желал, чтобы Джулиан и в жизни был бы так безупречен, и как мечтал о том, чтобы эта скульптура имела хотя бы половину процента от живительной энергии Джулиана! И хотя он не воспринимал при этом эту скульптуру как невоодушевлённый предмет, для него это даже не был предмет, эта скульптура жила своей собственной абстрактной жизнью, далёкой от биологических понятий, но, тем не менее, ей никогда было не впитать в себя той неподражаемой живительной силы.

Боже мой, думал он, почему не существует чистого идеала? Почему, когда я нахожу что-то воистину безупречное, оно имеет такие невосполнимые прорехи, когда ты углубляешься в самое его сердце? Почему это божественное мраморное изваяние способно лишь на миг коснуться нас своей чистотой и совершенством, а потом вновь растворяется в своей отрешённой нейтральности неживого? И почему самые красивые, умные, интересные, яркие люди, даже самые лучшие во всём, почему они не могут быть во всём идеальны? Физическая красота так недолговечна, так притянута за уши, стоит только познакомиться ближе с телом даже самого красивого человека, молодого и пышущего здоровьем, как все эти мелкие несовершенства обрушаются на тебя, убивая все мечты. И тогда хочется бежать в мир идеальных скульптур, которые на тебя молча взирают без осуждения или привязанности, безжалостно лишая всё жизненной энергии.

Но он очень хорошо запомнил тот момент, когда Джулиан увидел свою скульптуру. Ему было крайне трудно задерживать на нём внимание, к тому же его голова была забита списками гостей, недостатком бокалов, важными звонками клиентов и прочей организационной мутью, чтобы расслабиться и получать удовольствие, как все эти люди вокруг. Он тут работал, и это был его первый подобный опыт (такой масштабный), так что все эти, не связанные с работой нюансы улавливались им, скорее третьим глазом. Но этот момент он не мог пропустить, и когда он настал, и