о «Сказании» появилась и в русской научной печати, несколько раз публиковались обширные выдержки из него, а к 1935 г. «Сказание» в переводе и под редакцией А.И. Маленина вышло уже четвертым, исправленным и дополненным изданием[148]. В 1925 г. вышло первое русское издание записок Штадена в переводе и с предисловием И.И. Полосина, хотя информация о них появилась в немецкой печати в 1917 г., а в России в 1922 г.[149] В этот же период были опубликованы или подготовлены к печати несколько источниковедческих работ. В книге Виппера, вышедшей в 1922 г., имена Шлихтинга и Штадена не упоминались. Теперь же в рукописных фрагментах военной поры мы находим следы знакомства не только с произведениями Шлихтинга и Штадена, но и с некоторыми работами И.И. Полосина и П.А. Садикова, советского историка, умершего в 1942 г.

В чем заключалась тайная и явная задача Виппера? Перед ним была поставлена цель истолковать новые источники так, чтобы черное стало белым и наоборот; чтобы отрицательное волшебным образом преобразовалось в положительное и наоборот. В Стране Советов в эту эпоху мастеров подобного чародейства развелось с избытком. Шла масштабная перелицовка реального в нереальное, не бывшее никогда в прошлом – в ставшее бывшим! Ко времени же возвращения Виппера в Россию залогом выживания для историков и дореволюционного и более молодого поколения могла быть только угодная власти интерпретация истории (партии, России, всемирной истории, биографии царей, вождей, полководцев и др.) на потребу текущей политики власти. До революции российский историк не смел задевать власть и особ правящей династии, а в остальном он был достаточно свободен. Н. Карамзин, один из самых монархически настроенных историков начала XIX в., заложил основы критического, т. е. честного, отношения не только к историческому источнику (это было сделано до него еще в XVIII в. историками: Шлёцером, Миллером, Щербатовым, Новиковым), но и к неправедной власти и, вообще, к историческому герою. Весь XIX в. прошел под знаком все возрастающей свободы в творчестве историков. Появилось много конкурирующих школ разного толка. Отсюда впечатляющие достижения дореволюционной историографии. Но, несмотря на все более и более проявляемый плюрализм, отношение к личности Ивана IV было, с различными оговорками, единодушно отрицательное. В советское время, и в особенности в эпоху сталинизма, историк все больше превращался в интерпретатора историософских медитаций правителя, прямо или косвенно участвуя в различных фальсификациях и в идеологическом оправдании любой политической конъюнктуры. Сталин не нуждался в объяснениях или в оправданиях перед своим народом. От историков он требовал другого. Они должны были доказать народу на примере истории царя-опричника, что уничтожение «худшей» части народа и проявляемая при этом садистская жестокость власти ему же, народу, а значит и государству, идет на пользу. Тех историков, кто не улавливал пожеланий вождя, уничтожали или до времени сажали. Десятки историков были расстреляны, посажены в лагеря и отправлены в ссылку. Еще совсем свежо было «Академическое дело», в результате которого пострадало несколько историков, в том числе погиб академик А.Ф. Платонов. Незадолго до возвращения Виппера умер в заключении его лучший ученик, первый директор Института истории АН СССР академик Н.М. Лукин (Н. Антонов). Другой историк, один из героев этой работы И.И. Смирнов, наоборот, необъяснимым образом был выпущен из застенка.

Сохранилось предание, которое спустя годы записал в своем дневнике К.И. Чуковский: «Сейчас ушел от меня известный профессор Борис Николаевич Делоне… Рассказал, между прочим, как Сталин заинтересовался «Историей опричнины», разыскал книгу о ней и спросил, жив ли автор книги. Ему говорят «жив». – «Где он?» – в тюрьме. – «Освободить его и дать ему высокий пост: дельно пишет»… Профессору Делоне это рассказывал сам автор – Смирнов»[150]. Очень похоже на правду, хотя у Смирнова работы с таким названием я не нашел. Всю грозненскую эпопею Сталин раскручивал лично. Знал ли Виппер о судьбах историков и исторической науки в СССР, принимая решение вернуться на родину по приглашению генсека? Не мог не знать.

Несмотря на то, что записки Штадена и Шлихтинга уже много лет как были переведены и имели предварительные археографические описания, до 1942 г. они не использовались ни в одном серьезном труде. Скорее всего, историки не решались браться за тексты, в которых прочитывалась резко отрицательная характеристика не только личности Грозного, всей его деятельности как правителя, его опричнине, изуверским казням, но и рисовались неприглядные картины московской государственной и повседневной жизни и, что не менее важно, давались уничижительные характеристики русским людям. При этом и сами свидетели (особенно Штаден) представали перед читателем как умные, но наглые грабители и убийцы, призывавшие к ответной военной интервенции Запада (эфемерной Священной римской империи германской нации) в Московию. Учитывая относительную скудость подлинных источников, дошедших от грозненского времени, эти записки производят сильное впечатление на читателя, впервые с ними познакомившегося. Удивительная наблюдательность, откровенность, обилие фактов и психологических зарисовок, даже ошибок, дает то ощущение подлинности, которое может предложить только свидетельство очевидца.

Из предварительных набросков (тезисов) Виппера и других сохранившихся авторских материалов видно, в каком направлении историк получал советы (или указания?) академика Б.Д. Грекова доработать свою старую книгу. Дело в том, что почти не измененные рукописные фрагменты вошли затем в развернутый доклад, который Виппер сделал на сессии Института истории летом 1942 г., а тексты последнего затем вошли во второе издание «Грозного». И тезисы, и доклад составили содержание новой главы: «Борьба с изменой» и дополнили главу: «Посмертный суд над Грозным». Однако сначала были написаны тезисы.

Изучая тезисы, замечаешь, что у Виппера была предварительная установка: усилить линию борьбы с негативным отношением подавляющего большинства историков дореволюционного и постреволюционного времени к Ивану IV и его деяниям. Виппер должен был дать исключительно положительную характеристику личности царя, опричнине, его внутренней и внешней политике, преобразуя смертные грехи, военные и политические катастрофы, убийство сына, искусственно организованную Гражданскую войну, развязанную царем против собственного народа, во все положительное, провидческое, достойное великого правителя. В крайнем случае совсем не говорить о темных сторонах его правления. Напомню: до революции Виппер не был известен как историк-исследователь, т. е. знаток архивных документов, музейных хранилищ, историографической и источниковедческой традиции. Он был отличным интерпретатором чужих трудов и устоявшихся знаний, которые воспринимались им как материал для чтения лекций, написания учебников, построения историософских теорий, способных, подобно роману, увлечь слушателей. Отличное качество! Специализация в науке – исследователь или лектор-преподаватель, – давняя традиция не только для России. Очень редко кому удается заниматься и тем и другим на одинаково высоком уровне, т. к. это очень разные сферы деятельности, требующие редко совместимых талантов. Вот и Виппер, поднабравшись впечатлений, подошел к новым источникам с привычными для него мерками. Ведь большую часть своих