Вдалеке показалась деревня. Однако на таком большом расстоянии невозможно было разглядеть, какова она: обширна ли, богата, а может, наоборот, маленькая да бедная. Видно было лишь темную полоску строений с вьющимися дымками топящихся очагов на серо-белом безмолвии подтаявшего снега.

Гвардейцы, никуда не сворачивая, мчали к усадьбе, что медленно наплывала на нас мрачными неопрятными пятнами запущенного сада и угрюмого скособочившегося дома. В первый раз за все время у меня промелькнула предательская мысль, что следовало оставаться в доме герцога и попытаться как-то смириться с жизнью с Кларенсом, но я тут же задавила ее в зародыше, не дав обрести полноту или получить хоть какой-нибудь отклик в душе. Закусив губу, чтобы не выдать предательской дрожи, я, не отводя глаз, смотрела на приближение к месту своей «ссылки».

Дом стоял на небольшом возвышении, и мне были прекрасно видны его окна, криво заколоченные досками в центральной части, местами просевшая крыша, отчего некогда высокий и гордый дом теперь выглядел плюгавым и каким-то пришибленным. Левый флигель покосился на одну сторону настолько, что глазом строителя я определила: если восстанавливать, начинать придется с фундамента. Похоже, грунт просел, а от этого или фундамент лопнул, или… Осмотр покажет. А вот правый флигель был еще ничего, и хотя большинство окон закрывали ставни, а то и попросту деревянные щиты, в нескольких все же посверкивали стекла в рамах со свинцовыми переплетами. Покосившийся дверной проем, явно прорубленный на месте еще одного окна, улыбался миру щербатой дверью.

Едва наши конвоиры первыми подкатили к флигелю, тут же из двери, открыв ее со скрипом, показался замшелый старичок. Приложив ладонь ко лбу козырьком и опираясь на сучковатую палку, он с большим удивлением смотрел на наше прибытие.

Гвардейцы молча спрыгнули со своих скакунов и резво начали снимать упряжь с впряженных в сани лошадей, когда во флигеле заинтересовались, отчего старичок истуканом застыл в дверях, и выглянули посмотреть… бабушка с фигурой бочонком: грудь, талия и бедра – все одного размера, позади нее, приподнявшись на цыпочки, стояла молодая женщина с изможденным лицом, а сопливый мальчишка лет пяти с любопытством смотрел из-за ее подола.

Гвардейцы уже успели распрячь лошадей, прицепили за поводья их к своим коням и, взлетев в седла, умчались прочь. А мы, растерянные, так и остались сидеть в санях, брошенных на дороге прямо перед входом.

– День добрый, – несколько растерянно поприветствовала я взиравших на нас людей.

– Добрый, – не то согласился, не то поприветствовал меня старичок. Он, подслеповато щуря глаза, почти выцветшие от возраста, внимательно разглядывал меня. – А вы, простите, кто будете?

– Ваша хозяйка, миледи Кларенс Мейнмор, – выглядывая из-за моего плеча, представила меня Меган.

Повисла секундная пауза, а потом бабушка уронила глиняный кувшин, который держала в руках.

– О хти ж! – воскликнула она, когда молоко из кувшина забрызгало ее потертые овечьи чуни и белым пятном растеклось на пороге.

Не знаю уж, кому адресовалось ее «Ох ти ж!», моему внезапному прибытию или разлитому молоку, но в нем отразилась вся гамма чувств, которые охватили нынешних жильцов усадьбы.

Пауза затягивалась, словно по Гоголю, когда в пьесе после фразы «К нам едет ревизор» все актеры замирали. Мы не знали, как реагировать, а жильцы усадьбы все не могли оправиться от шока.

И тут Меган осторожно отодвинула меня в сторону и со словами прямо как из анекдота: «Чего стоим?! Кого ждем?!» – начала выбираться из саней.

Это и разрушило хрупкий лед молчания.

Питер соскочил с передка и помог ей спуститься, потом замер, ожидая, когда вылезу я. Семейство Порриман и Агна тоже стали активно выбираться наружу. Мальчишки так и вовсе быстрее всех соскочили со своего возка и уже нарезали вокруг пару кругов, стремясь рассмотреть все и сразу.

Местные жители тоже выпали из ступора: старичок заковылял ко мне, чтобы представиться. Бабушка нырнула внутрь, прихватив с собой мальчишку, а женщина пошла к нам. Возникла небольшая сутолока и путаница.

Но вот наконец, когда я оказалась на твердой земле, вернее на снегу, и ко мне смог добраться дедушка, все более или менее определилось.

– Миледи! – Дедушка даже не пытался поклониться – дальше было уже некуда, его и так пополам согнуло. – Я здешний смотритель усадьбы, Курмст Гивел. К вашим услугам, миледи.

Я ободряюще, можно даже сказать покровительственно, положила ладонь на его руку, которой он опирался на палку:

– Очень рада с вами познакомиться.

– Прошу в дом, – вежливо, как и полагается хорошему слуге, предложил он, услужливо пропуская меня вперед.

Но тут за спиной послышалось:

– Она к нам надолго?! – Голос был женским, тон – гневным, но при этом все произносилось шепотом, в расчете, что я не расслышу. – Или они как всегда? Приехали, посмотрели, как все разваливается, и умчались прочь веселиться и развлекаться?! А вдруг они решили все продать, а нас выкинуть на улицу?!

Мистер Гивел зашикал, пытаясь осадить женщину.

Но я все услышала и мгновенно догадалась, чего именно она опасается…

Стремясь не выдать, что меня задели ее слова, ведь я совсем не знала о том, что творится в усадьбе, однако уже приняла сказанное на свой счет, я спокойно развернулась и, стараясь говорить как можно ровнее, попыталась ответить на все вопросы сразу:

– Да. Вовсе нет. Пока я здесь, ее продавать никто не собирается.

Женщина опешила, сбившись с намеченной линии разговора, а я обратилась к мистеру Гивелу:

– Может, все-таки пройдем в дом? Я в дороге слегка озябла, и мне хотелось бы погреться у очага, – и вновь направилась к двери.

За спиной я услышала сдавленный шепот старика, который принялся выговаривать женщине:

– Дейдра, ты что, совсем спятила?! Это же маркиза Мейнмор! Наша хозяйка! А ты…

– Да хоть сама королева Флоренс Пришедшая! – зашипела она в ответ. – Мало они горя нам принесли?!

Я сделала вид, что не слышу их разговора. Неспешно пройдя пару десятков шагов, взошла по самодельному крыльцу, сколоченному из грубо отесанных досок, и уже взялась за ручку двери, как вновь обернулась назад, к спорящим старику и женщине.

Мне так не хотелось с первого дня наживать здесь врагов, и поэтому я с мягкой улыбкой спросила еще раз:

– Может, мы пройдем в дом?

– О миледи! – Старик заторопился ко мне. – Вы еще спрашиваете! Безусловно! Это же ваш дом, ваша усадьба!

Он догнал меня на самом пороге и, открыв дверь, первой пропустил внутрь. Напоследок я бросила взгляд на женщину, которая, сжав губы и нахмурив брови, враждебно смотрела мне вслед.

Переступив порог дома, я ощутила спертый воздух помещения, где кухня и спальня были объединены. Когда глаза привыкли к царившему полумраку, я начала осматриваться. Комнатушка оказалась весьма тесной и холодной, и, похоже, чтобы хоть как-то сохранить в ней тепло, ее редко проветривали. По правую руку от входа располагался огромный камин, практически во всю стену, однако огонь в нем едва теплился в уголке. Внутри висели какие-то цепи и крюки. Неподалеку я увидела самодельную двухъярусную кровать, застеленную лоскутными одеялами, в нише, что образовывали кровать и камин, за занавеской, видимо, находились полки или шкаф. У противоположной от камина стены, между двумя дверями, ныне заколоченными досками, возвышался комод. И если корпус его был в хорошем состоянии, то ножки оказались сделанными наспех, из четырех чурбачков, подставленных под него. Рядом стояли колченогий стул и два табурета. А посреди комнаты находился массивный стол, вмонтированный в каменный пол или возведенный прямо на нем. Приглядевшись повнимательнее, я догадалась, что это не что иное, как чугунная кухонная плита, которую накрыли деревянной столешницей.