К тому моменту, когда раздался короткий единственный звонок в дверь, Катя неплохо представляла себе обстановку. Недокрасившая ресницы и губы мама что-то истерически уронила в спальне. Бабушка ворчала: «Явился – не запылился, людоед чертов». И не спешила открывать. Пришлось Кате. Папа наконец-то был прежним – обаятельно улыбчивый, готовый мирить всех со всеми, светлый какой-то. Не то что три года назад. Они обнялись, и девушка впервые за утро услышала радостное:

– Катюша, доченька… Дай-ка я посмотрю на тебя… Красавица моя, умница… Соскучился страшно… Как там Москва?

– Стоит, пап.

– Бдительно следи, чтобы продолжала в том же духе. Иначе где ты будешь жить?

Они тихонько рассмеялись и вошли в гостиную.

– Сейчас чай принесу, – зловеще пригрозила бабушка.

– Бабуль, не надо, – сказала внучка. – Никому ничего в глотку не полезет. Зачем давиться-то? Приступим к переговорам, а то я через несколько часов уеду.

Вышла мама. Ее стройнило черное платье, черные колготки и туфли на невысоких, но все-таки каблуках. Немного пудры и румян, лиловатая помада – она выглядела свежей и милой. Катя быстро взглянула на равнодушного папу и тоскливо констатировала про себя: «Поздняк метаться». Оказалось, что все шевеления уже бессмысленны. Родители развелись месяц назад.

– Я тронута, что вы решили сообщить мне об этом устно, – прижала руки к груди Катя. – Теперь могли бы и отписаться.

– Извини, доченька. Не хотелось втягивать тебя в наш кромешный ад. Тебе там одной за место под солнцем биться и так несладко, – откликнулся папа.

– А чем бы ты помогла? – сильно и насмешливо поинтересовалась мама.

– Ничем. Вы – взрослые нормальные люди, в состоянии разобраться во всем сами. Для меня вы мама и папа, друг для друга – мужчина и женщина. Ничье вмешательство не помогло бы.

– Ты же занята постоянно. И потребовала, чтобы три года, пока учишься, тебя не трогали. Из квартиры выписалась тайно. Где живешь, мы не имеем понятия. Тебе вообще уже много лет нет до семьи никакого дела, – мама явно не могла остановиться. Ей нужна была дополнительная виновница ее страданий.

«Семье до меня тоже», – чуть не вырвалось у Кати.

– Я не требовала, а очень просила. Отдала за этот курс последние деньги и во что бы то ни стало должна была получить американский диплом. Мне было нелегко зубрить по-английски. – Трифонова не умела обижаться на тех, кому плохо. – Мама, насколько я поняла, ваши отношения кончились. Зачем нам упрекать друг друга? Идемте-ка вперед потихоньку. Вы же вызвали меня с какой-то целью.

– С квартирой надо решать, – взяла инициативу в натруженные морщинистые руки бабушка. – Катерина – отрезанный ломоть. Прописаться-то прописалась не пойми где. Но неизвестно, как у нее в столице пойдет. Еще приползет домой раны зализывать. А дома-то и нету.

С выпиской Трифонова нервничала. Она полагала, что надо будет ехать к родителям, объясняться, бегать в какие-нибудь конторы. В Москве за нее все делал адвокат Ивана. Девушка только расписывалась там, куда указывал крепкий волосатый палец делового лощеного мужчины. И когда выяснилось, что все случится без ее участия, надо просто подождать, она ликовала. Через пару месяцев мама написала: «Катя, ты что, выписалась от нас?» «Да», – ответила дочь. «Ладно», – закрыла тему мама. «Зря, – пришло в голову Кате. – Надо было предупредить насчет отрезанного ломтя. Спокойно! Бабуля зубодробительно практична. Она всего лишь констатирует. Ничего личного, ты просто отвыкла от нее».

Трифонова ушла в себя на какую-то минуту. А когда вернулась, трое родных людей уже энергично переругивались. Она слушала, тупея, не в силах понять хоть что-нибудь. Наконец взмолилась:

– Хватит! Зачем я вам понадобилась?

– Чтобы отец посмотрел тебе в глаза! – крикнула мама. – Случись что, ты не к нему приедешь реветь, а к нам. Еще ни мужа, ни детей. Вот выйдешь замуж, подлец тебя бросит, куда ребенка денешь? Сюда притащишь!

– И?

– Почему ты из себя стороннюю наблюдательницу строишь, Катя? – маму начинало колотить. – Скажи ему это, сама скажи!

– Что именно?

– Что тебе еще понадобится здешняя жилплощадь. Твоему папочке ведь наплевать на нас с бабушкой. Может, хватит совести тебя не обездолить. Ну, посмотри на дочь, – она резко повернулась к бывшему мужу. – Нас трое брошенных женщин, у нас еще внуки родятся, а ты один. Собираешься со своей девкой миловаться? Так она тебя быстро на улице оставит. Будет жить в твоей однокомнатной, а ты – загибаться в канаве. Уйди добром, будь мужчиной. Сумел разрушить нашу жизнь, сумей и на квартиру своей гадине заработать. А пока снимай, как снимаешь. Не нужен ей без квадратных метров? Только вместе с ними, пока не найдет молодого и он не выставит тебя за дверь?

– Это будут и мои внуки, – отбивался папа.

– Бесстыжий ты, Анатолий, – впервые обратилась к зятю теща. Без упрека, сварливо, все еще по-родственному. Она часто повторяла дочери и внучке: «Если мужик не хочет уходить, его не выгонишь. Если захочет, не удержишь». – У тебя баба молодая. Она своих рожать будет. Раньше Катерины справится.

– Но мне нужно где-то жить. Я немало вложил в этот дом и имею право…

– Ты все права потерял, когда менял нормальную семью на блуд. Что я, алкоголичка, наркоманка, проститутка? Хозяйством не занималась? Сидела на твоей шее? – Оставленная жена долго ждала, когда родные женщины заступятся именно за нее. Но одна молчала, а другая содрала струп с раны напоминанием о детородном возрасте разлучницы. А ведь это бабушка заставила ее сделать аборт, отказаться от второго ребенка: «Куда вам еще? Катерину бы вырастить. Не видите, что в стране творится? Всегда творилось. И мы бы рожали по двое-трое. Только чем кормить?» Она поддалась. А теперь тоскливо думала: «Вдруг был бы мальчик. Сейчас поговорил бы с отцом по-мужски. От девочки, как выяснилось, проку мало». Но сына не родила, пришлось нападать самой. – Когда Катя появилась на свет, твоей зарплаты даже на продукты не хватало. Я могла три года с ней сидеть. Но пришлось через четыре месяца выходить на работу. Спасибо, мама согласилась переехать к нам и возиться…

– Да, вы святые. Я вас не стою. Поэтому ушел к грешникам, – попытался сгладить углы папа.

Еще пара таких выпадов, и Катя начала соображать. Папа хотел продать их трехкомнатную и купить две однокомнатные. Мама не соглашалась. И тут завидную гибкость мозговой деятельности в свои далеко за семьдесят продемонстрировала бабуля. Она пристально молча разглядывала внучку, пока дочь с бывшим мужем ссорились. А потом вдруг сказала:

– Можно поступить и по-другому. Пусть он продает квартиру, отдает нам две трети выручки. И мы к Катерине в Москву уедем. Это раньше она по чужим углам скиталась голодная и холодная. А теперь у нее жилье свое. В тягость не будем с деньгами-то.

– Так мне четыре года работать осталось, куда я отсюда? – удивилась мама.

– В Москве доработаешь. Катерина пристроит куда-нибудь. Там зарплаты большие, еще и вырастет твоя пенсия. Тоже мне проблема.