Ритус приблизился к нему, низко склонил голову.

– У тебя другой долг, ты удостоен иной стражи, великой стражи.

И застучали бойцы мечами о щиты, одобряя слова учителя.

Полковник разделил посвященных: 10 направил к южным, 10 к восточным и 10 к северным воротам. Сам обязался стоять у северных, Квентин служит на южных. Приказал ни на шаг не отходить от постов.

– Возьмите оберег, воздадим молитвы нашим защитникам.

Достали мальчики оберег, каждый свой, от беды, от нечистых сил, от гибели, согрели в ладонях.

– Дух, защитник мой, до рождения моего был ты со мной, не покинь и сегодня, а если вознесусь в космос – будь и там со мной.

Поцеловали амулеты, спрятали на груди.

– Смотрите, смотрите!

Ален встревоженно указал на горы, все повернулись.

По вершинам ползли книзу черные узкие полосы. Раздались рыдания, сын оружейника, плакал и не скрывал слез, они обильно текли по лицу. Бойцы растерялись, самый юный, сын пирожницы, подбежал успокоить.

– Отойди! – воскликнул Кит. – Недоумки, вы все недоумки, за кем идете, слепцы! Смотрите, смотрите на горы!

Он бросился бежать.

С тяжелым предчувствием расстались юноши до встречи на постах.

– Ален, ты не заболел?

Квентин бережно притронулся ко лбу мальчика, он отвел руку.

– Что с ним?

– Ему тяжело.

– А нам?

– Ему тяжелее.

Ален с отчаянием обратился к Квентину.

– Авива тоже умрет, скажи?

– Пока ты жив – нет.

– Ты знаешь все, скажи, где были великаны, пришельцы, боги, когда порушили дома предков, лишили их покоя?

– Мальчик, дорогой мой, у них свои дела.

– Мне страшно: зачем я здесь, что будет потом. Я не хочу, чтобы были кости, не хочу, чтобы глазели на меня. Не хочу!

Квентин привлек мальчика, обнял, долго стояли, не отпуская друг друга.

– Ну что ты, что ты… Мы сгорим, у нас в Шудуле павших сжигали, и ветер съедал пепел.

И отчетливо, взвешивая каждое слово, сказал:

– Ты избранный, ты сын бога реки Айдес, иди домой, выспись, не выходи никуда, не играй с судьбой.

– А другие?

– У тебя иная цель.

– Хорошо.

Ален потерянно шел по улицам, приветствовал горожан, низко кланялся, отдавая почтение. В постели забылся.

И снилось ему, что космос пригласил на прогулку. Дурачась, они прыгали от звезды к звезде. И как был рад узнавать в огненных шарах то бабушку, то маму, то Ритуса, а вдалеке горел Кит. Опечалился, что среди пылающих героев не увидел Квентина, обиделся – звезда Алена среди других не воссияла. Об отце во сне не вспомнил.

Нет его в этом вины: бог сновидений всемогущ, своевольно правит течением, никто из смертных не знает, к какому берегу прибьет спящее беспомощное тело.

К полудню город успокоился, верховный жрец огласил благую весть: вняли боги жалобам горожан, ярко возгорелся огонь алтаря – знак свыше.

Необходимо вернуть жизнь пауку, принести жертву вечернюю, и без промедления – сегодня. Весть мгновенно облетела город, жрец не медля издал указ о воскрешении идола, о сборе жителей к вечеру на площади у южных ворот. Мужчины явились с инструментами, лапы идолу вернули, подвязали к ним канаты, колья вбили по кругу. Вновь солнце может время свое людям отсчитывать. И паук возгордился, голову приподнял, свысока поглядывая на прохожих. Дряхлых стариков, что распускали злые слухи о пауке, оплевали, изгнали из города. За милость те сочли, что каменьями не побили, как было ранее принято…

– Ален, Ален, вставай, вставай, дорогой, пора…

Он не хотел открывать глаза, так сладко было бродить по космосу с безусым новым другом. Но притворяться не счел нужным.

Бабушка объявила, что не забыли в городе важный обряд предков: кровь одних дает жизнь другим. Мама отказалась идти к вечерней жертве, отец в сердцах сплюнул и процедил:

– Уйду, уйду я отсюда, в горы, в леса, нелепые люди, верят, что смерть одного возвратит жизнь другому, зверье!

Бабушка сердито распахнула дверь, Ален отшатнулся.

– Маленький мой, что случилось?

– Пахнет! Гнилым пахнет!

Старушка махнула рукой.

– Это от ям за городом, разленился народ, не чистят, идем.

Внук удрученно покачал головой, он хорошо знал, что зимой воздух чист, мороз убивает любое зловоние. А сладкий запах, который мучил в день страха на поле, витал повсюду.

– Баб, ты иди! Мне надо…

Он побежал к дому Авивы, двери были заперты. Прикоснулся к стене – холоднее, чем на улице. Не веря себе, притронулся к другим – мерзлые. Боги прислали знамение, он их сын и обязан предпринять что-то во спасение города, мечты сбывались. Погруженный в тяжелые думы, не заметил, как влился в поток людей.

Жители шли, озираясь по сторонам, боясь словом переброситься. Он последовал за ними затылок в затылок, спина за спиной. Зачем, почему – ответа не знал. пришел в себя, когда увидел каменную глыбу – черного паука, перед ним высокий дощатый помост, не покрытый и не укрытый, без украшений, без шатра, похожий на огромный гроб, сбитый на скорую руку. Факелы по углам бросали слабый свет на сцену.

Высыпали звезды, герои легенд и предки собрались посмотреть на преданность города заветам. Люди тесно стояли и испуганно жались друг к другу, не зная, что ждать и от кого.

Из-за паука показались двое мужчин, взошли на сцену. Один худой, в белом балахоне, подпоясанный веревкой, голова не покрыта. Ален узнал судью. Другой, неказистый, был незнаком, он тащил тяжелый на длинной рукояти топор и непрестанно вертел маленькой головой на тощей шее. Посредине встали.

«И жертва, и палач, и судья – все в сборе, – усмехнулся Ален, – хотя нет, жертву не доставили.»

Все ждали.

«Э-э, э-э, э-э,» – жрец, широко раскинув руки, закачался из стороны в сторону, палач последовал.

«Э-э, э-э, э-э,» – подхватила толпа.

Мерно закачались ряды горожан, погружаясь в «Э-э», сильнее и сильнее. Ален покорно повиновался единому мощному действу, теряя мысли, чувства, тело. Он принадлежал толпе.

Жрец взметнул руки – люди замерли.

Со стороны ворот появились юные боги и богини с праздника луны, они вели двоих нагих мужчин. На их забеленных телах черной краской со знанием дела был нанесен человеческий костяк. И два скелета с отчаянием упирались: то пятились, то застывали на месте. то падали, их с бранью поднимали. Ален узнал всадников.