Потому, что тот, другой, мир всегда сливается с этим. Потому что, сколько ни старайся сохранять то, что произошло на маяке, вашим с Уитби секретом, ты знаешь: рано или поздно это все равно просочится, в той или иной форме, и будет иметь последствия.

Там, на маяке, Уитби все бродил где-то в соседнем помещении, а ты все еще спускаешься по ступенькам, как вдруг понимаешь, что больше не слышишь там его шагов. Вообще никакого движения. Кругом лишь тишина и пыль, свет, пробивающийся сквозь сломанную дверь, немного разбавлял тьму. Ты ожидаешь увидеть его стоящим где-то в углу, в тени.

Но вскоре ты понимаешь, что он ушел по лестнице, ведущей на самый верх. И что оттуда доносятся звуки борьбы, треск разлетающегося в щепки дерева. И еще слышишь два голоса, они спорят о чем-то, и оба кажутся странно знакомыми, но еще более странно то, что там вообще появился второй голос. И ты спешишь наверх, летишь, преодолевая ступеньки, и память подсказывает: здесь какой-то диссонанс – ступени вроде бы должны быть шире, пролеты длиннее, пространство внутри маяка приобретает некую невесомость, стены когда-то были выкрашены белой краской, окна открыты, в них врывалось небо и запах скошенной Саулом травы. Но в темноте, тревожась об Уитби, ты или сама превратилась в гиганта, или маяк стал меньше, не просто обветшал от времени, но съеживается, сокращается, словно спиралеобразная окаменелая раковина, направляя тебя куда-то в совсем незнакомое место. Каждый твой шаг словно стирает воспоминания, которые ты привыкла считать истиной.

Наверху ты находишь Уитби – он дышит часто и хрипло, как животное, одежда разорвана, на руках кровь, а по краям журналов идет странная рябь, они окутывают собой Уитби, будто стараются утопить. Больше никого здесь нет, только Уитби с невероятной историей о столкновении на лестнице со своим двойником, с Уитби-Фальшивкой, который преследовал его до фонарной комнаты, а потом оба они потеряли равновесие и провалились через потайную дверцу в полу, упали на груду журналов. И этот запах… и это невероятное их количество. Их страницы, в которых барахтались Настоящий Уитби и Уитби-Фальшивка, сражаясь не на жизнь, а на смерть, перекатываясь из темноты на свет, падающий сквозь люк и обратно.

Как проверить и подтвердить историю о том, что был не один, а целых два Уитби? Неужели Уитби избивал, и пинал, и кусал сам себя, катаясь в ворохе старых бумаг? Или он проделал это со своим двойником? Раны его выглядели не слишком убедительно.

И вся эта картина завораживает тебя, то и дело на протяжении полугода встает перед глазами, чем бы ты ни занималась, крошила ли луковицы для чили или стригла газон.

Порой ты пытаешься представить, как бы все сложилась, если бы ты подоспела чуть раньше, прежде чем все кончилось, и застыла бы на вершине лестницы, глядя вниз, не в силах шевельнуться, наблюдая за схваткой двух Уитби. Ты почти готова поверить, что один Уитби породил другого Уитби, что во время исследования Зоны Икс противоречивая натура самого Уитби создала этот парадокс – одна и та же внешность, схожие импульсы, мысли и мнения, но один пытается раз и навсегда уничтожить другого. Что там шла борьба, и две бледные руки потянулись в стремлении сдавить бледное горло, и два лица смотрели в глаза друг другу на расстоянии каких-то нескольких дюймов, и лицо, что находилось выше, исказилось от ярости, а другое оставалось спокойным, безмятежным в окружении этой горы смятых и пропыленных журналов. Белая бумага, красные линии полей, строки, выведенные синими чернилами. Множество страниц, исписанных от руки порой неразборчивым почерком. Все эти журналы, где не упоминалось никаких имен, лишь функции, да и то не всегда, словно Зона Икс тайком прокралась во все эти отчеты. Может, они составлялись сами собой? И это мерцание окружало их или Уитби? Или обоих Уитби?..

А потом что-то хрустнуло. Шея? Или позвоночник? И Уитби, припертый к горе бумаги, слабеет, оседает, голова клонится набок. А другой Уитби, насевший на него, замирает, испускает вопль отчаяния, признает свое поражение и сползает с Мертвого Уитби, извивается, пытается как-то освободиться от этой гробницы потерянных знаний… а потом сидит в углу и смотрит на свой собственный труп.

Тогда, и только тогда, ты начинаешь задаваться вопросом: победил ли в этой схватке твой Уитби? И кто он такой, тот, другой Уитби, который даже в смерти своей выглядит таким спокойным, лицо гладкое, умиротворенное, морщины разгладились, глаза широко раскрыты и смотрят, только изогнутая под неестественным углом шея говорит о том, что к нему применялось насилие.

После ты заставляешь Уитби выйти из этого помещения, встать у перил, подышать свежим воздухом, полюбоваться этими роскошными и неизведанными окрестностями, поделиться с ним кошмарами прошлого, замаскировав их под энциклопедические познания в географии Забытого берега. Уитби что-то говорит тебе, напористо, взволнованно, но ты его не слушаешь. Тебе важнее заполнить образовавшееся между вами пространство своим сценарием, своей интерпретацией, успокоить Уитби, как-то опровергнуть случившееся. Забыть о куче журналов. Вещь, о которой тебе не хочется думать слишком долго, которую ты вовсе стараешься выбросить из головы потому, что так просто не бывает. Игнорировать нереальное, чтобы оно не обрело реальность.

Спускаясь вниз, ты повсюду высматриваешь Мертвого Уитби, но его нигде не видно.

Ты можешь никогда не узнать правды.

Но в рюкзаке, который, как клянется Уитби, принадлежал Мертвому Уитби, ты находишь два весьма любопытных предмета: какое-то странное растение и сломанный мобильник.

Контроль проснулся и увидел ботинок и ногу, буквально в шести дюймах от того места, где он лежал на боку под какими-то одеялами. Черная рифленая подошва армейского ботинка изрядно поизносилась, выступы на ней напоминали топографическую карту каких-то каменистых горных склонов. Между выступами, обеспечивающими лучшее сцепление с дорогой, засела засохшая грязь в смеси с песком. Сюда же прилипло оторванное стрекозиное крыло, раздробленное на мелкие округленные осколки, отливающие изумрудным блеском. К ботинку пристали засохшие травинки и обрывки водорослей.

Этот «пейзаж» являлся свидетельством того, что человек не уделял своему обмундированию должного внимания, держа его в беспорядке и не утруждая себя чисткой ботинок от грязи и листвы. Рядом с сапогом светло-коричневатая ступня чьей-то мускулистой ноги, ногти коротко подрезаны, большой палец плотно перебинтован, и через белую марлю проступает пятнышко засохшей крови.

И сапог, и ступня принадлежали Грейс Стивенсон.

Вторая нога была согнута в колене, а над ней Грейс держала три измятых и изорванных листка бумаги из отчета Уитби, которые ему удалось спасти. В военной униформе, в рубашке с короткими рукавами Грейс выглядела стройнее и тоньше, у висков появились седые пряди. Похоже, за короткое время ей пришлось немало пережить. Рядом с рюкзаком лежала кобура с пистолетом.

Он перевернулся на спину, потом сел, прислонился к покосившейся стене у окна. Крикливые птицы, разбудившие его на рассвете, теперь стихли – наверное, кормились или занимались другими птичьими делами. Неужели уже полдень? Кукушка, свернувшись калачиком, лежала в камуфляжном спальном мешке. Всю ночь она подергивалась во сне, временами издавая звуки, напомнившие Контролю о его кошке.