И мы упорно трудились, доказывая, что отвечаем всем требованиям, что можем взвалить на себя эту тяжесть и вернуться за дополнительной порцией. Наши гордость и мужество были в опасности. Мы должны были выдержать этот тест или потерять лицо. Унижения были частью обряда посвящения в мужчины. И обряд этот не будет полным, пока мы не доберёмся до Вьетнама и не примем боевое крещение.

Потерпеть поражение означало стать слабаком в собственных глазах и в глазах окружающих. Слабость, нытьё и сопли — вот тот вирус, от которого каждый солдат отчаянно пытался избавиться.

Подъём по-прежнему был самой большой неприятностью. Раздаётся резкий звук трубы, усиленный громкоговорителем. Сержанты орут «ПОДЪЁМ!», и яркий свет слепит глаза. Пронзительные свистки режут ухо. Начинается бешеная гонка в туалет, потом — бриться, мыться, одеваться, приводить личные вещи и казарму в порядок и лететь на построение.

Я ворочаюсь и думаю, что это шутка. Ведь я только что уснул, трам-тара-рам! За окном ещё темно. В небе до неприличности полная луна. Но командиры отделений начинают там, где заканчивали сержанты-инструктора, и гавкают «ПОДЪЁМ, КОЗЛЫ! ШЕВЕЛИТЕСЬ, ГОВНЮКИ, БРОСАЙТЕ ЧЛЕНЫ И ХВАТАЙТЕСЬ ЗА НОСКИ. ВОН ИЗ КОЙКИ, ПОДЪЁМ!»

Командир отделения приказывал кому-нибудь чистить унитазы, и в ответ неслось: «КУСОК ДЕРЬМА ТЕБЕ В ГЛОТКУ, СУКИН СЫН!».

Командир доставал список нарядов и приказывал другому натереть пол.

— САМ НАТИРАЙ, КРЕТИН! — визжал солдат, но тёр глаза и выскакивал из койки.

Такому переругиванию не придавалось большого значения: работа делалась — это самое главное.

Мы прыгали тут и там, демонстрируя друг другу приёмчики рукопашного боя, как мистер Джон Уэйн, и орудовали шваброй, как винтовкой со штыком.

Вот один принял боевую стойку, собираясь врезать соседу дубиной, и мы подбадриваем его громкими криками.

— ДУХ ШТЫКА УБИВАТЬ! СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ! УБИВАТЬ ВЕСЕЛО!

Шут гороховый вообразил себя жестоким дикарём, готовым выпустить потроха Чарли Конгу, чья тень маячит перед нами.

— Парируй — раз, руби — два, бей прикладом, выпад, коли, коли…Я крутой, худший из худших, хитрейший из самых хитрых… Всех прикончу.

Наконец этот парень с лужёной глоткой закончил песнь смерти и зарычал, как бенгальский тигр.

В Тайгерлэнде на каждом углу торчали деревянные щиты с намалёванными картинами и соответствующими лозунгами под ними: «ВРЕЖЬ КОНГУ» и «ПОБЕДЯТ АГРЕССИВНОСТЬ И ОГНЕВАЯ МОЩЬ». Уча нас расизму и ненависти к жителям Азии, коих мы в глаза не видели, армия использовала интенсивные методы внушения, которые очень напоминали коммунистическое промывание мозгов.

Мы скандировали эти лозунги даже на бегу, а так как постоянно были измотаны и открыты внушению, они гипнотизировали нас. Психология толпы ослабила нашу волю, и мы, к своему удивлению, орали всякий вздор и верили ему. Армия нащупала в нас тёмную сторону, разрушила одного за другим и создала вновь, но уже с новыми идеями, пока мы вдруг не начали видеть себя, храбрых и кровожадных сверх всякой меры, высаживающимися десантом на берега Иводзимы.

При повышенной подготовке делался упор на основополагающие пехотные принципы: отработке стрелковых приёмов и тактике мелких подразделений. Мы учились брать высоты фронтальными атаками: один лёжа прикрывал, а напарник скакал лягушкой вперёд — до самой вершины. Или, отбиваясь от противника, мы учились удерживать взятую высоту и вести стрельбу из пулемётов М-60 с рассеиванием по дальности и направлению.

Предполагалось, что такие манёвры создавали условия, близкие к боевым, что они учили нас применять теоретические знания и развивали боевой дух — дух агрессивности, сплочённости и профессиональной гордости.

Легко было воевать на учебном поле, где не текла кровь и каждый манёвр, независимо от того, хорош он или плох, развивался в соответствии с планом. Единственная опасность заключалась в опасности сломать руку или ногу или, ещё того больше, быть укушенным змеёй. Но, как оказалось впоследствии, всё это так же напоминало настоящий бой, как в боксе спарринг напоминает бой за приз.

Однажды у нас были занятия с гранатами на полигоне. Один новичок выдернул чеку и уронил гранату. Кровь застыла в жилах. Парализованный страхом, он вытаращился на гранату.

Стоявший сзади сообразительный сержант крикнул «ЛОЖИСЬ!», прыгнул в окоп и бросил оливковое яйцо в цель.

К счастью, оно упало на землю до взрыва. Мы успели спрятаться. Ещё секунда, и граната взорвалась бы в воздухе и кого-нибудь задела.

Вместо головомойки сержант отвёл парня в сторону и мягко потолковал о случившемся.

К полевым учениям мы относились серьёзно, считая, что в джунглях так всё и будет. Манёвры были максимально приближены к полевым условиям, какие только армия могла создать и с которыми мы впоследствии столкнулись во Вьетнаме.

Мы совершали броски, ходили отделением в атаку на пропечённые до красноты холмы Луизианы и устрашающе орали, продвигаясь вперёд под ураганом холостых выстрелов, летящих со стороны защитников высот.

Постигали технику карательно-репрессивных действий по борьбе с повстанческими выступлениями и мечтали, чтобы всех нас зачислили в войска специального назначения — в элиту с эффектными фигурами в тигриной полевой униформе, зелёных беретах и начищенных десантных ботинках.

Но мальчишеские фантазии кончались всякий раз, когда мы сравнивали свою пустую грудь с разноцветьем ветеранских наград, с этим салатом из планок, в котором были и орден «Серебряная звезда», и «Знак за прыжки с парашютом», и «Знак пехотинца за участие в боевых действиях».

На наших парадках красовались только лента «Национальной обороны», знак классности по стрельбе да голубой пехотный галун на правом плече.

Нам же хотелось нацепить нашивки 1-ой кавалерийской (аэромобильной) дивизии, украсить форму героическими медалями и значками, чтобы штатские оборачивались и присвистывали, когда мы, дерзкие и развязные, будем дефилировать по улице.

— Вот это десантник! «Пурпурное сердце», «Бронзовая Звезда» с двумя пучками дубовых листьев — должно быть, заработал в Наме.

Ещё нам очень хотелось произвести впечатление на слабый пол.

— Я только что из Вит-нама, дорогуша, да не хочу об этом распространяться. Купи мне выпить, и я навешаю тебе лапши на уши…

Как в детстве мы играли в «ковбоев и индейцев», так теперь мы устраивали засады друг на друга и проводили рейды на якобы вьетнамские деревни. Мы пытались сделать эти учения реальными, насколько возможно, мазали лица грязью и маскировали каски, подражая разведчикам, о которых много слышали.

Разведчики были особым типом солдат во Вьетнаме, они, одетые в камуфляж, малыми группами ночь за ночью, неделями и месяцами пробирались в базовые лагеря Вьет Конга для сбора разведданных или скрытно двигались параллельно колоннам регулярной армии Северного Вьетнама.