Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Измена! — закричал он хриплым голосом. — На помощь, Мигель! Измена, брат!
— К чему звать того, кто не может ответить? — произнес ему на ухо тихий мелодичный голос. — Ваш товарищ не проснется.
— А это мы еще посмотрим! — отвечал он, начав кричать с новой яростью.
— Вам не хотят зла, — возразил голос, невольно заставивший его дрожать, так как он казался ему знакомым, — вы в нашей власти, и ничего не было бы легче, как перерезать вам горло, если бы мы имели это намерение.
— Это правда, — пробормотал он, уступая этим доводам, — будь проклят дьявол, который меня сюда занес!
Звонкий смех был ему ответом.
— Смейтесь, смейтесь, — сказал он угрюмо, — сила на вашей стороне.
— Признали, наконец!
— Я думаю, черт возьми: ваши пальцы и ногти впиваются мне в тело!
— Гастон, — тихо продолжал голос, — дайте слово дворянина, что не будете стараться узнать, кто мы, и бросите бесполезное сопротивление, тогда вас тотчас же освободят.
— Зачем называете вы меня тем именем, которое я и сам позабыл? — возразил он с гневом.
— Потому что это ваше имя. Так согласны вы на условие, которое от вас требуют?
— Поневоле придется согласиться.
— Дайте слово.
— Клянусь честью дворянина.
— Вставайте, — произнес тихий голос.
Дон Фернандо не заставил повторять приглашения и в один миг уже был на ногах.
Ощупью подошел он к кровати, взял платье, лежавшее на стуле, и оделся.
В комнате по-прежнему царила полная тишина.
— Теперь, когда вы оделись, — продолжал тот же голос, — ложитесь на кровать и не делайте ни малейшего движения — речь идет о вашей жизни.
— Да кто вы?
— Что вам до этого? Повинуйтесь!
— Не раньше чем узнаю, кто вы, черт побери!
— Друзья.
— Гм! Друзья с очень странным обращением.
— Не судите опрометчиво о том, чего не можете знать.
— Ну хорошо! — вскричал он. — Я не прочь в конце концов узнать, что мне думать обо всем этом.
— Вы храбры, это похвально.
— Большое диво, нечего сказать, при моей-то профессии! — пробормотал он сквозь зубы и лег на постель.
В ту же секунду он почувствовал легкое сотрясение, ему показалось, что кровать уходит в паркет.
«Вот тебе и на! — подумал он. — Достойный дон Хесус Ордоньес и так далее едва ли знает более половины своего дома и занимает-то его не один!»
К молодому человеку вернулась вся его обычная веселость, его львиное сердце ни на миг не содрогнулось в груди, страх был ему неизвестен, но зато любопытство его было сильно возбуждено. Кто бы могли быть люди, которые, по-видимому, знали его сокровеннейшие тайны? С какой целью разыгрывали они с ним этот фантастический спектакль, способный разве что напугать ребенка? Чего хотели они от него?
Эти мысли мелькали в его голове и вылились все в одном слове.
— Подождем, — сказал он.
Между тем кровать опускалась все ниже медленно и плавно, пока наконец не встала неподвижно, коснувшись пола.
Дон Фернандо сделал движение, чтобы встать. Чья-то рука удержала его за плечо.
— Оставайтесь на своем месте, — произнес грубый голос.
— Ага! У меня, кажется, появился другой собеседник, — ответил дон Фернандо. — Что ж мне прикажете, лежать или сидеть?
— Как хотите.
Молодой человек сел на постели, скрестил руки на груди и приготовился ждать.
Зеленоватый свет озарял фантастическими отблесками то место, где находился дон Фернандо, и позволял различать, хотя смутно и неопределенно, очертания нескольких черных фигур — призраков, людей или демонов — в длинных черных одеяниях, которые покрывали их с головы до ног, оставляя открытыми одни глаза, сверкавшие, как раскаленные угли, сквозь отверстия капюшонов, опущенных на лица.
Наступила минута такого глубокого молчания, что можно было бы расслышать биение сердца в груди этих существ, допустив, что они состоят из плоти и крови.
Дон Фернандо не думал об этом, он ждал, холодный, надменный, с грозным взглядом.
Наконец тихий голос, который он уже слышал у своего уха наверху в спальне, вдруг снова заговорил:
— Гастон, герцог…
— Не произносите другого имени, кроме того, которое этот человек носит теперь, — перебил грубый голос.
— Вот это умная речь, ей-Богу! — весело вскричал молодой человек. — К чему эти имена и титулы?.. Лицо, названное вами, давно умерло от позора, отчаяния и бессильной ярости! — в порыве гнева воскликнул он и прибавил с горечью: — Тот, кто находится перед вами, носит имя и титул достаточно известные, как мне кажется, и недругам, и друзьям, если, конечно, они у него еще остались.
— Вы правы, — произнес тихий голос с выражением глубокой грусти, — теперь я буду обращаться только к капитану Лорану, знаменитому буканьеру, соратнику Монбара, Медвежонка, Бартелеми и всех флибустьерских героев.
— Гм! Вы знаете меня несколько лучше, чем хотелось бы, принимая в соображение мою личную безопасность, тогда как о вас мне известно так немного.
— Все зависит от того, насколько откровенно вы ответите на наши вопросы.
— Посмотрим, что за вопросы. Если они будут относиться только ко мне, я отвечу без всякого затруднения, но как скоро они коснутся других лиц и могут подвергнуть их опасности, я не скажу ни слова, хоть кожу сдерите с живого, хоть на куски меня разрежьте! Теперь вы предупреждены, делайте, что хотите.
— Вопросы будут относиться только к вам и вашим собственным делам.
— Так говорите.
— Месяца два назад, на Ямайке, куда зашел ваш корабль, вы были предупреждены в одной таверне человеком, которому оказали услугу, что английское правительство намерено захватить вас и конфисковать ваш корабль.
— Это правда, но я в тот же самый вечер снялся с якоря и вернулся в Леоган, захватив английскую каравеллу в отместку за измену, жертвой которой я чуть было не сделался.
— Едва вы ступили на пристань в Леогане, как поджидавший тут незнакомый вам человек отвел вас в сторону и, показав условный знак, от которого вы затрепетали, долго говорил с вами.
— Это совершенно справедливо.
— Какой же знак это был?
— Вы должны знать не хуже меня, раз имеете такие подробные сведения.
— Знак заключался в перстне, на котором был изображен череп со скрещенными под ним двумя кинжалами и вырезано английское слово: «Remember!».
— И это верно.
— Спустя восемь дней главные флибустьерские вожаки собрались в Пор-Марго на тайное совещание под председательством Монбара; там вы сделали некое предложение, принятое единогласно, но только после продолжительных прений, во время которых вам удалось убедить в своей правоте ваших товарищей. Что же это было за предложение?