— Я же сказала это был просто небольшой кошмар, страшный сон. Обещаю, это больше не повторится. Я правда, правда обещаю.

Сестра и няня Доулинг быстро переглянулись.

Сестра пожала плечами:

— Ну, хорошо. Пока не будем спешить с лекарствами. Но если снова случится такой приступ…

— Нового приступа не будет.

Мой голос сорвался на визг. Новый выразительный обмен взглядами между сестрой и няней Доулинг. Надо разрядить обстановку, срочно.

— Но я страшно хочу увидеть сына, Джека, — сообщила я, уже более нормальным голосом.

— Это можно будет сделать после утреннего обхода мистера Хьюза.

— А долго придется ждать?

— Около часа…

— Ой, да вы что… — Мой голос снова зазвучал громче. Заметив новый взгляд, которым украдкой обменялись няня и сестра, я поняла, что настаивать больше нельзя, лучше подождать час.

— Простите, простите, — заторопилась я. — Вы правы, конечно, конечно. Я дождусь прихода мистера Хьюза.

— Хорошо, — произнесла сестра, глядя мне прямо в глаза. — И не волнуйтесь из-за того, что с вами происходит. У вас сейчас трудное время.

Улыбаясь, она погладила меня по руке и удалилась. Няня Доулинг спросила;

— Могу я вам быть чем-то полезна?

— Будьте добры, подвиньте мне телефон.

Она поставила аппарат мне на кровать и вышла. Я позвонила домой. Трубку не взяли… что меня несколько озадачило, ведь была еще только половина девятого, а Тони очень любил поспать. Тогда я набрала номер его мобильного, и он ответил сразу. Я с облегчением услышала дорожный шум: он был в пути.

— Прости, — начала я. — Мне так стыдно за вчерашнее…

— Все нормально, Салли, — ответил Тони.

— Да нет, не нормально. То, что я вчера наговорила…

— Это ничего не значит.

— Я вела себя ужасно.

— У тебя был шок. Это бывает.

— Все равно это не извиняет всего, что я сказала о Джеке…

Выразительная пауза.

— Хочешь сказать, что теперь тебе нравится имя?

— Да, нравится. И ты мне очень нравишься. Больше, чем я могу выразить.

— Да ладно, не нужно сантиментов по моему поводу. Что там слышно про нашего мальчика?

— Пока обхода не было, и я ничего, не знаю. Ты скоро приедешь?

— Часам к пяти.

— Тони…

— Мне нужно готовить полосы.

— У тебя же есть заместитель. Неужели главный редактор не может войти в положение?

— Ты получила от него цветы?

— Да, и еще букет от Маргарет. Ты ей звонил?

— Ну а как же, ведь она твоя лучшая подруга.

— Спасибо.

— Я и с Сэнди разговаривал. Объяснил, что у тебя осложненные роды, что ты немного расклеилась, и сказал, лучше ей пока тебе не звонить. Ну и разумеется, с тех пор она уже три раза звонила мне, узнавала, как твои дела.

— Что ты ей сказал?

— Что дело идет на поправку.

Сэнди есть Сэнди. Я была уверена, что она ни на грош не верила бодрым уверениям Тони, что она с ума сходит от волнения за меня. Она отлично понимала, что, если ей нельзя мне позвонить, значит, происходит что-то серьезно. И все же я была благодарна Тони за то, что он пока держит ее на расстоянии. Я обожаю сестру, но мне совсем не хотелось, чтобы она услышала, в какую развалину я сейчас превратилась.

— Ты все правильно сказал, — отозвалась я.

— Слушай, мне сейчас надо спешить, — сказал Тони. — Я постараюсь вечером прийти пораньше, хорошо?

— Отлично, — ответила я, хотя на самом деле мне отчаянно хотелось, чтобы он оказался рядом прямо сейчас, мне были просто необходимы его утешение и поддержка.

Но какой нормальный человек захотел бы сейчас быть рядом со мной? Я же превратилась в психопатку, утратила чувство реальности и только плююсь желчью всякий раз, как открою рот. Ничего удивительного, что Тони ко мне не стремится.

Целый час после разговора я сидела, уставившись в потолок. Одна мысль неотступно преследовала меня: что, если у Джека поврежден мозг? Я представить себе не могла, что за материнство ожидает меня в этом случае. Справимся ли мы? Какой ад нам предстоит, падение в какую пропасть, бездонную, бесконечную?

Мистер Хьюз появился ровно в десять, в сопровождении дежурной сестры. Как всегда, он был в первоклассном костюме в полоску, в розовой рубашке и черном галстуке в горошек. Держался он точно кардинал, навещающий бедную язычницу. Он молча кивнул и углубился в чтение записей на листе, прикрепленном в ногах кровати.

— Итак, миссис… — Он сверился с записями. — Гудчайлд. Не самые лучшие дни, полагаю?

— Скажите, как мой сын?

— Хьюз прочистил горло. Он терпеть не мог, когда его перебивали. И свое неудовольствие выразил тем, что, говоря со мной, не поднимал глаз, уставившись в записи.

— Я только что осмотрел его. Все основные показатели в норме. Я говорил с его педиатром, доктором Рейнольдсом. Он сообщил, что на электроэнцефалограмме, которую сделали утром, нет никаких признаков неврологических отклонений. Однако, разумеется, нужно окончательно удостовериться, что все функционирует должным образом. Поэтому сегодня днем сделают еще одно исследование, томографию мозга. Результаты будут готовы к вечеру, насколько я знаю. После этого он хочет повидаться с вами.

— Как вы думаете, мозг мог быть поврежден?

— Миссис Гудчайлд, я вполне понимаю ваше беспокойство — какая мать осталась бы спокойной в подобных обстоятельствах? — однако не могу строить предположений на этот счет. Это, я бы сказал, епархия доктора Рейнольдса, а не моя.

— Но как вы думаете, результаты ЭЭГ…

— О да, они позволяют надеяться на лучшее. А сейчас, разрешите, я хотел бы взглянуть на рукоделие мистера Керра.

Медсестра задернула занавеску вокруг моей постели, помогла поднять рубашку и спустить трусики. Затем она размотала бинты. Я не видела своего живота после операции, и рана показалась мне кошмарной: огромный поперечный разрез, швы крест-накрест, грубые и уродливые.

Как ни старалась я сдержать чувства, все же против воли у меня вырвался резкий вскрик. Мистер Хьюз удостоил меня покровительственной улыбки и произнес:

— Знаю, пока это выглядит жутковато, настоящее боевое ранение. Но обещаю, когда швы снимут, вашему супругу не на что будет пожаловаться.

Я хотела сказать: «К черту мужа! Это же не ему, а мне придется всю жизнь жить с таким уродством». Но промолчала: я и так уже достаточно здесь выступала.

— Еще, насколько я знаю, у вас имели место небольшие… гм… эмоциональные всплески?