Мы какое-то время молча мялись в прихожей, слегка потерянные и вспотевшие, утопая в неловкости.

— Ну, ты как?

— Ничего, помаленьку. Всё по-прежнему: работа — дом, дом — работа. А ты?

— Я тоже. Только работы больше, чем дома. Как Сара?

— Вымахала уже, сейчас увидишь. Здоровенная девица, красит ногти и глаза. Самостоятельная — слова ей не скажи!

— Они сейчас все такие… Одна?

— Можно сказать и так. А ты?

— Как видишь. Ничего не меняется.

Короткие вопросы, столь же короткие ответы, ничего личного. Доверительные беседы, понимание и участие — всё растерялось в пути. Нельзя оставлять надолго тех, кого любишь, и тех, кто дорог, иначе упускаешь момент, когда былая близость становится невозможной, а любовь растворяется в прожитых вдали друг от друга годах, как в серной кислоте. Чувства подобны бактериофагам, этим вирусам, пожирающим бактериальные клетки, — им нужно чем-то питаться. Моя сестра и подруга Карина превратилась в сорокалетнюю девочку с грустными глазами и длинной косой, в родственницу, о которой знаешь, но которую не ждёшь. Я была рада её видеть, но почувствовала, что наше скорое расставание не расстроит ни одну из нас.

Мне в который раз пришла в голову мысль о том, какие мы несчастные. Я, Карина, наша старшая сестра Кристина со взрослой долговязой дочерью Кирой (почему опять на «к»?), мама, Люся… Сильные женщины, гордые, ни в ком не нуждаемся, молчим, не жалуемся, не просим. Но если присмотреться, то всего лишь одинокие.

Я прекрасно помню, как в один из последних приездов в Москву мне пришлось навестить старую каргу. Мы не сошлись во мнениях, повздорили, и она, разозлившись, ядовито прошипела мне вслед на прощание: «Иди-иди, ведьмовское отродье! Такая же, как мать. На всех на вас материнское проклятие. Так и помрёте одни, амазонки хреновы!» Бабушка нас не слишком жаловала. Она часто поносила на чём свет стоит и меня, и маму. Особенно маму. До внучки, живущей в Лондоне, она дотянуться не могла, но маме досталось по полной: больше у старой карги никого не осталось. Гадкая была старуха, не сдержанная на язык — пусть земля ей будет пухом! Но знала, о чём говорит, потому что сама умерла в одиночестве. До вчерашнего дня, когда мама рассказала мне о существовании дядюшки, я полагала, что её единственный сын, которого она воспитывала без мужа, сломал себе шею тридцать два года назад.

Мы с Кариной поболтали ещё немного — о работе, о детях, о погоде. Сара не проявила особого интереса к тётке, буркнула несколько приветственных слов по-английски и пошла наверх к новому телефону и рисункам. Дочь любит рисовать, и, хотя не занималась в художественной школе, получается у неё очень хорошо. Она рисует черноволосых глазастых девочек с мечами за спиной, фактурных женщин с крыльями и краснолицых дядек с рогами, проводя за этим занятием большую часть свободного времени. Я — не против, мне нравятся её рисунки, хотя она не любит мне их показывать. Сара закрывается в комнате и, когда я захожу, быстро сгребает обеими руками разбросанные по полу листы и заталкивает их под кровать. Сколько раз я не подступалась, она не хочет говорить о них. В этом мы с ней похожи: она очень избирательна, если дело касается близости, и далеко не с каждым готова беседовать по душам.

Через три часа, около семи вечера, мама привезла нашу старшую сестру с дочерью, и семейное воссоединение достигло апогея.

Мы толкались в прихожей, не зная, куда себя пристроить, пока Кристина и Кира разувались и доставали из чемодана тапочки. Они ездят в гости со своими, потому что не доверяют чужим тапкам — вопрос брезгливости и независимости. Обе — точные копии друг друга, высокие, сухощавые, напоминающие сказочных дриад женщины с длинными шеями, напряжёнными подбородками и тонкими губами. Они не любят объятия и поцелуи, ненавидят праздную болтовню и поддерживают одна другую во всём. Предпочитают честность и деловой подход, крайне организованны и чистоплотны — настоящие арийки с нордическими характерами.

Мама просияла лицом, когда увидела нас с сёстрами вместе, и торопливо побежала наверх, чтобы переодеться.

— Ты слышала что-нибудь про этого дядю Виктора? — обратилась ко мне Кристина вместо приветствия.

Я отрицательно покачала головой.

— Как же так? Он родной брат твоего отца. Неужели она ничего не рассказывала? — «она» относилось к маме, и мы без лишних слов понимали, о ком идёт речь.

— Не может быть, чтобы не рассказывала, — эхом вторила матери Кира, выглядывая у неё из-за плеча.

— Ничего не знаю, честное слово. Первый раз вчера его имя услышала, — и я не лукавила.

Кристина недоверчиво шмыгнула носом и ринулась на кухню, где также сухо, по-деловому кивнула Люсе и уселась за стол. Мы хаотично расположились вокруг, сосредоточившись взглядами на старшей сестре: она внезапно внесла некоторую оправданность в наше бессмысленное общение.

— Давайте выпьем чаю и всё обсудим, — не терпящим возражений голосом предложила Кристина.

Есть у неё эта мамина черта: предлагая присутствующим что-либо, она ждёт, что делать будет кто-то другой, она же станет лишь направлять чужие усилия. Как правило, обязательно находится радостный исполнитель, который с удовольствием принимается за дело, получая за старания фирменную улыбку признательности a-la Кристина: сестра коротко кивает головой, и уголки её тонких губ приподнимаются, словно ломаясь.

— Да, чай не помешает, — Кира учится у матери приёмам, перенимает каждую чёрточку, каждый взгляд, и при этом прекрасно, безошибочно интонирует. Ей, если память не подводит, двадцать два или двадцать три, скоро она устроится на работу, как и мать, финансовым аналитиком и станет незаменимым сотрудником, которого очень уважает начальство и побаиваются подчинённые. Она пунктуальна, умна, немногословна, не любит неожиданностей, всегда старается просчитать заранее возможные варианты и чётко разграничивает свои и чужие обязанности. Сухим трескучим голосом, который с годами приобретёт ровный, как у метронома, ритм и силу звука, она будет сообщать о положении на рынке, курсах акций и индексе Доу-Джонса. Так же, как мать, останется одна, потому что не сможет смириться с цветом носков и мятыми рубашками своих кавалеров. «Амазонка хренова», как все мы, достойная продолжательница рода.

Люся незаметно и без особых усилий, словно по мановению волшебной палочки, сервировала стол, пока Кристина продолжала свою не терпящую возражений речь.

— Я понимаю, девочки, что вам обеим не слишком интересен наш неожиданный родственник. Вы обе более-менее устроились, вам не о чем беспокоиться. У тебя, Карина, есть прекрасная новая квартира, свой бизнес, и ты одна. Тебя, Каролина, мало волнуют местные разборки. А мы с Кирой очень хотим поучаствовать, потому что ютимся в однокомнатной «хрущёвке» в Колпино, без каких-либо перспектив на улучшение жилищных условий. Я говорила с мамой, объяснила ей ситуацию, и, по-моему, она ничего не имеет против. Так что, хотелось бы заранее знать, чего можно ожидать от твоего дяди.

Умница Кристина! Она сразу определила, о чём нам стоит беспокоиться, а о чём — нет. От безвременно ушедших из жизни мужей маме досталось по квартире в разных районах Москвы, которые она сдавала внаём и поэтому могла не работать. Квартира старой карги стала приятным четвёртым дополнением к маминой коллекции недвижимости, и Кристина решила, что пора маме поделиться.