Поначалу Сара окинула огромное блюдо с высокими, как пеньки, диковинными «блинчиками» с некоторой долей скептицизма, но когда первый кусочек коснулся языка и растёкся неземным вкусом по нёбу, её глаза лихорадочно заблестели. Я с удовольствием наблюдала, как дочь одну за другой поглощала Люсины оладьи, бросая тревожный взгляд на блюдо, чтобы проверить, осталось ли ещё. Теперь она точно не пожалеет о том, что съездила в гости к бабушке!

— Карина позвонила, что едет. Будет в течение часа, — мама вопросительно посмотрела на меня. — Я — на вокзал встречать Кристину. Ты со мной или здесь останешься?

Мне не хотелось раньше времени встречаться с Кристиной и её дочерью. Я прикинула, что придётся ехать в одной машине часа полтора, натужно поддерживать разговор, обмениваясь взаимно не интересными новостями, поэтому без колебаний решила остаться дома, чтобы дождаться Карину. В доме всегда есть возможность придумать себе пару-тройку дел или просто уйти наверх в свою комнату, если разговор не заладится, а из машины на ходу не выпрыгнешь. Люся понимающе хмыкнула. Она, как и я, была не любительницей «долгожданных» семейных встреч. Мне кажется, она предпочитала находиться наедине с мамой, чтобы никто посторонний не вмешивался в их взаимоотношения и не путался под ногами. Я порой даже завидовала маме — с такой Люсей проблема одиночества отпадала сама собой.

— Ну, хорошо, оставайся.

Мама несколько секунд покрутилась перед зеркалом в прихожей, оглядела себя внимательно с ног до головы и, удовлетворённая увиденным, помахала нам на прощанье рукой. Тихо хлопнула дверь, и мы с Люсей одновременно повернули головы к окну, наблюдая за тем, как мамина точёная фигурка торопливо промелькнула по мощёной дорожке участка. Мгновение — и она исчезла, нырнув внутрь припаркованной у калитки огромной машины, а мы молча сидели и смотрели, не в силах отвести взгляд от окна.

— Красивая женщина, ваша мама, — прервала молчание Люся и принялась убирать со стола посуду.

Я ничего не ответила, погружённая в свои мысли. Кто бы спорил? Конечно, красивая. И жадная. Ни с кем из нас не поделилась красотой.

Девчонками мы восхищались и любовались ею, а когда стали постарше, то начали завидовать. Где бы мы ни появлялись вместе, мама всегда обращала на себя внимание. Кристина даже как-то рассталась со своим молодым человеком, потому что после знакомства с мамой он начал проявлять к последней повышенный интерес.

Моя жизнь, особенно по молодости, тоже во многом строилась с оглядкой на маму. Я неустанно боролась с лишними килограммами, экспериментировала с причёской и цветом волос, изобретала новую манеру одеваться, но мои усилия не увенчались успехом: неудачи в личной жизни преследовали меня. У мамы было три мужа, я же не сумела обзавестись хотя бы одним. Она — красивая женщина, я не спорила…

Карина приехала минут через сорок. К тому времени все трое — я, Люся и Сара — разбрелись по разным углам и погрузились в сонную тишину старого дома. Я задремала под его зыбкое молчание, как вдруг услышала нестройный радостный лай собак. Шумно хлопнула дверь, стены отозвались и запели, а в серванте задребезжала посуда. Деревянные дома — словно живые, они умеют разговаривать, а мамин дом — самый разговорчивый из всех, где мне когда-либо приходилось бывать.

— Эй! Где все? Я приехала!

Голос Карины разнёсся по дому звонким эхом, вторя дрожанию стен и лёгкому позвякиванию посуды. Карина — самая весёлая из нас троих, хохотушка и лапочка. Смеётся заливисто, громко и заразительно, всегда приветлива и слегка наивна, ласковая мамина радость с ямочками на розовых пухлых щёчках и моя утешительница. Я шла к ней с детскими огорчениями, подростковыми разочарованиями и юношескими трагедиями, и она неизменно находила для меня тёплые слова поддержки и понимающую улыбку. Сестра-утоли-моя-печали, ближайший и самый драгоценный друг, моя защита от холодного равнодушного мира, и каким образом мы стали вдруг далеки и чужды друг другу — до сих пор загадка. Безусловно, её милая беспечность исчезла, лучезарная улыбка потускнела с возрастом, поистерлась в повседневных невзгодах и женских неудачах, но я видела за оболочкой этой усталой, осунувшейся женщины прежнюю Карину, черноволосую белозубую сестру-подругу моего детства и юности. Она же стояла в прихожей, нахохлившись как воробей, растрёпанная, в неряшливом сером платье с пятном на рукаве, и растерянно смотрела на меня, будто не узнавала.

Я обняла её, и волна нежности вдруг захлестнула меня с головой, стремительно и сильно, так, что в носу защипало от нахлынувших чувств.

— Привет, сестрёнка, — мой голос срывался, губы не слушались, кривясь нелепой артикуляцией мима, а в животе забились многоногие крылатые насекомые. Они с сухим треском ломали об меня лапки и крылья, словно мохнатые ночные мотыльки о стекло уличного фонаря. — Я очень, очень скучала.

Мне захотелось реветь навзрыд, размазывая по щекам чёрную тушь, и рассказывать Карине о том, что дочь огрызается мне в ответ, что нет ни времени, ни денег сходить в парикмахерскую или сделать маникюр, что начальник три года не прибавляет зарплату, что нужно платить кредит за дом и машину, что нынешний бойфренд встречается со мной два раза в неделю по средам и субботам и никогда не остаётся на ночь, что мама вызвала меня на похороны, которые состоятся только завтра и бог знает, о чем ещё. И чтобы моя милая, добрая Карина сказала мне, улыбнувшись, что всё будет хорошо, и я бы ей с огромным удовольствием поверила. Я так долго держала в себе печали и огорчения, никому о них не рассказывая, что при виде сестры почувствовала непреодолимое желание поделиться переживаниями. Как оказалось, напрасно.

— Здравствуй, Каролинка. Я тоже соскучилась, — голос Карины звучал мягко и успокаивающе, как всегда, но в нём прибавилось обречённости, которую я прежде не замечала.

Она в смущении отвела глаза в сторону, как бы извиняясь за то, что не может и не хочет выслушивать мои не успевшие сорваться с языка жалобы. Я вовремя опомнилась, понимая Карину, и передумала откровенничать. Бедная моя сестра! Я кое-что знала о её личной жизни. Она выросла слишком покладистой и слишком хорошей, чтобы быть счастливой. «Хорошая» — это диагноз, ярлык, который цепляется мёртвой хваткой, как ценник в магазине, и от него невозможно избавиться. Хорошая Карина столько раз пыталась понимать своих мужчин, прощать и поддерживать их во всём, что они к этому несказанно быстро привыкали и воспринимали как должное. Отношения складывались превосходно до тех пор, пока Карина в один прекрасный момент не вываливала на очередного спутника жизни всю себя с потрохами, как будто делала вскрытие. Она просила в ответ немного любви и сочувствия, но герой-любовник неожиданно сбегал так быстро, что только пятки сверкали. В тридцать два она вышла замуж, было несколько лет запойного головокружительного счастья с её стороны и самодовольного спокойствия — с его. Они долго пытались завести ребёнка, и Карина, наконец, забеременела. На восемнадцатой неделе беременности что-то пошло не так, она потеряла ребёнка, а вслед за ним — мужа, который ушёл, не выдержав непрекращающегося самобичевания и нытья. С тех пор она перестала встречаться с мужчинами, ударилась в работу, получила повышение, прибавку к зарплате, купила квартиру и машину и половину года проводила в дальних заграничных командировках.