Аста кивнула и вернулась к своим занятиям, перед этим она опять разрядила пистолет и, отведя затвор назад, заглянула в пустой патронник, — правильно делает, усвоила.

Сайгу я почистил первой, она меньше всех загрязнилась, так что с ней разделался довольно быстро. Снарядил магазины, пересчитал патроны, — не густо. Если придется штурмовать клинику, то хватит, а потом что? В магазин не сходишь! За этими мыслями меня застал Айвар, бегающий по дому с блокнотом и карандашом в зубах. Осмотрев все оружие, хмыкнул и начал писать в блокноте…

— Неплохой арсенал, — закончив считать, сказал он. — Как думаешь, все себе оставим или часть пустим на обмен?

— Думать надо. — Я выщелкнул магазин из глока. — Смотри сам. У нас три человека в команде, так? У тебя и меня по глоку.

— Я бы свой Асте отдал, — перебил меня Айвар, — мне Глок-21 больше по габаритам подходит, а то, что к нему патронов мало, не беда — я больше из бенелли стреляю.

— Есть в этом логика. Я вообще чешские пистолеты не очень люблю, а CZ-83 — особенно, он к патронам зело капризен. Свечки часто бывают. Согласен, но надо у нее спросить.

— Согласная я! — раздался звонкий голос. Мы с Айваром обернулись и расхохотались. Позади нас стояла сияющая Аста. — Мне глок больше нравится, хоть и похож на кирпич!

— Значит, чезеты идут в обменный фонд. — Я встал и оперся на парапет балкона. — С пистолетами разобрались — это личное оружие, которое всегда при тебе и дальнейшему рассмотрению не подлежит. Снайперского оружия у нас два: мой рем и трофейный CZ-550, правда, последний без оптики. Значит, чешскую винтовку тоже можно махнуть на что-нибудь полезное.

— Надо подумать, что нам необходимо, — Айвар почесал затылок карандашом. — Гранаты нужны. Как показала последняя стычка — вещь полезная. Может, у вояк разживемся?

— А что за стычка? — Аста нахмурилась. — Почему я ничего не знаю? Вы опять что-то в городе устроили?

— Да какая там стычка, — исподтишка показывая Айвару кулак, сказал я, — так, поиграли в войнушку с мужиками, шуму было больше, чем стрельбы.

Неприятную тему удалось обойти. Девушка, несмотря на свою профессию, оказалась довольно впечатлительной, и лишний раз ее расстраивать не хотелось. Мы и так несколько раз слышали, как она тихо плачет по ночам, переживая за свою семью. Днем еще ничего, храбрилась, да и мы, несмотря на невеселые мысли о родных, старались не показывать свои эмоции. Прибалтийский менталитет, блин. Поэтому, когда в воротах показался Док с женой, нагруженный ведром и пакетами, мы искренне обрадовались, что разговор о перестрелке отложился на потом.

Роберт

31 марта, вечер

— Знаете парни, что самое страшное в этой ситуации? — задумчиво сказал Док, держа в одной руке шампур с шашлыком, а в другой стакан с вином. — То, что за эти десять дней люди начали привыкать к новому миру. Всмотритесь — вокруг черт знает что происходит, рушатся основы мироздания, логика идет к черту, природа взбунтовалась против людей. И таки шо мы видим вокруг? Люди спокойно продолжают жить, правда, с некоторыми поправками.

— Ой, мужчины! — Его жена всплеснула руками. — Как только соберутся, сразу о политике. Пойду лучше кофе варить, эти разговоры надолго.

Ленка, веселая кареглазая толстушка, знала нашу компанию прекрасно. Сейчас в ее глазах играли чертики, и она, шутливо пихнув Лешку в бок, пошла на кухню, по дороге что-то рассказывая Асте — наверное, опять кости мужикам взялись перемывать.

— Хочешь, чтобы люди жили беспокойно? — спросил я, возвращаясь к разговору. — Тебе зомби мало?

— Не утрируй, Робби. Ты понимаешь, о чем я. Кстати, вы заметили, что средний возраст выживших — это последнее поколение, воспитанное при прежнем строе. Средний возраст от тридцати пяти до сорока. Почему?

— Поколение у нас такое. — Айвар проводил женщин взглядом, поставил на стол бокал и потянулся за сигаретой. — Поколение, рожденное, чтобы погибнуть на очередной мировой войне, но избежавшее этого по какой-то непонятной причине. Люди, потерявшие идеалы, на которых воспитывались, и принявшие новые, как насмешку. Отсюда, как говорится, многая печаль в размышлениях и повышенная способность к выживанию.

— Утрируешь, — отмахнулся шампуром Док. — Я не знаю, что там с пропущенной войной, но если вспомнить последние двадцать лет, то мы вдоволь насмотрелись и на революции, и на бунты с переворотами, и на прочую лабуду. Это не прибавило покоя и веры в будущее. Да и мораль, согласись, претерпела изменения, причем в худшую сторону. Я, честно скажу, завидую нашим предкам. В их жизни был смысл, была цель, причем более красивая, чем новая машина и дом, построенный в кредит.

— Док, ты стареешь, если заводишь песню «раньше и солнце было ярче». — Я взял кота на колени и начал гладить разомлевшего от еды Левку. — Есть такое слово — прогресс. Причем он касается не только техники, но и морали. Пусть даже в этой области он больше похож на регресс. Кстати, а откуда ты мясо для шашлыка достал?

— Сосед свинью забил. Причем по всем правилам: сначала зарезал, а потом сразу пристрелил, чтобы не изображала черта, как в книге «Франк Крук»[23]. Читал?

— Читал, — усмехнулся я. — Описание независимой Литвы в начале прошлого века, зело совпадает с нашими предкризисными реалиями. Особенно это касается армии и финансовых пирамид.

— Робби, а не ты ли пять лет назад статью написал? Когда про кризис народ еще не думал, не мечтал. «Жизнь в долг», кажется, называлась, ты присылал почитать. — Лешка задумчиво взялся за бороду и продолжал: — Ее же напечатать отказались, аргументируя тем, что «так не может быть», помнишь? А ведь так и вышло. Кстати, про пенсионеров… Вы, парни, заметили, что стариков среди уцелевших почти нет? Это как, не кажется странным?

— Кто смог, вытащил своих стариков, а кто нет, увы… — Айвар потушил сигарету в пепельнице и потянулся за следующей. — Если бы мои были живы, я бы сделал все от меня зависящее, чтобы их спасти.

— Это бы ты так сделал, а я голову даю на отсечение, что много молодых просто забыли про своих. Сами — да, спасали свои шкуры, а родителей бросили. Такое отношение к старикам началось еще до эпидемии. Помните, как клевали пенсионеров, занимающих рабочие места, в самом начале кризиса?

— Помню, — сказал я. — Интересно, как старики вспоминают митинги за независимость в конце восьмидесятых годов? Наверное, с невиданной доселе «теплотой» — мол, мы для вас, молодых, независимое государство построили, а оно нас кинуло, как Стенька Разин княжну за борт.

— Что значит — государство кинуло? — Айвар развернулся ко мне вместе со стулом. — Кто это государство строил? Молодые? Хрен, сами себя кинули! Это же она, «антилихэнция» долбаная, вдоволь намечтавшись о свободе в тепле уютных кухонь, это устроила. Потому что, сидя в своих НИИ, никогда нормально, в полную силу, не работали! Вспомни, как все, независимо от возраста, резво бросились разворовывать и делить постсоветское имущество! Ах да, простите, это называлось приватизацией. А кто же, позвольте узнать, был в первых рядах этих бойцов за правое дело? Директора, парторги предприятий, председатели и агрономы колхозов, а также работники горкомов и комсомольские инструктора. Вот на этих примерах и росла молодежь, которую кинули в омут дикого капитализма. Затем новые властители, их же силами посаженные на трон, раскололи общество на нужных и ненужных людей, в первую очередь списав стариков. Следующими на очереди будут молодые. Все для того, чтобы самим удержаться у полного корыта. Хотя теперь уже вряд ли так будет. Но к этому все шло. А там, глядишь, уже и до истинных дерьмократических ценностей недалеко, как там у русских в поговорке: «Иван, не помнящий родства»? Именно так и было бы, если бы не эпидемия. Поэтому и возраст выживших такой — это просто результат борьбы с собственной тенью, только тень наносит ответные, весьма ощутимые удары.