Мне думается, что Всевышний на стороне именно этой альтернативы.

Армагеддон, равно как и апокалиптические видения Иоанна Богослова, внедрен в наше сознание как предупреждение против дьявольского искушения освободить чудовищные силы, врученные человечеству Провидением.

Надеюсь, добрые христиане, к числу которых смею относить и самого себя, простят меня, если я позволю провести аналогию между плодом познания, который вкусили наши прародители в саду Эдема, и «Эйч»-бомбой. Бесчисленные потомки Адама и Евы испытываются сейчас на зрелость… Хватит ли у нас мудрости, чтобы устоять перед искушением взорвать такой прекрасный мир, который подарил нам Господь, несмотря на согрешивших Адама и Еву? Боюсь, что, если мы все-таки впадем в коллективный грех ядерного самоубийства, у Всевышнего не окажется подобных миров, куда он мог бы переселить оставшийся после нас радиоактивный пепел.

Последняя машина с ракетчиками обогнула площадь, на которой только что был проведен развод дежурных смен, н вслед за остальными расчетами отправилась в район расположения пусковых установок.

Прошу в штаб, – предложил командир соединения Вощинский генералам Гришину и Алиметову.

Да, – согласился Гришин, – там и прикинем еще раз сегодняшние дела.

Они направились было к машинам, стоявшим поодаль, н командир уже гостеприимно показал рукой: прошу, мол, садиться. Но Гришин, взглянув вопросительно на Алиметова, сказал:

Пешком пройдемся… Как вы, Гаджи Магомедович?

У меня работа кабинетная, потому поддерживаю. Конечно, я бы верхом лучше, но где тут лошадь возьмешь?

Могу и лошадь предложить, товарищ генерал-майор. И не одну, – нашелся Вощинский.

Это откуда же у тебя? – с любопытством осведомился Алиметов.

В совхозе «Тайуский» раздобыл. Добрые кони. Уже и приплод есть. Целая ферма, одним словом.

Ракеты на них в позиционные районы доставляете? – насмешливо спросил генерал-полковник.

Зачем же? – обиженно возразил тот: эта тема была его больным местом. – На конеферме создали детскую военно-спортивную школу. Теперь у нас в городке попросту нет двоечников или трудных подростков. И потом, кумыс идет для поликлиники… Сплошная польза, товарищ генерал-полковник.

Что ж, дело хорошее, – согласился Гришин. – Нам-то с Гаджи Магомедовичем разрешишь погарцевать? Я ведь сам из казаков, по отцовской линии.

Какого войска?

Дончак, – с гордостью сообщил первый заместитель главкома. – Станицы Зимовейской. Отец, конечно. Я уже в Москве родился.

А я родом с Кубани, из Усть-Лабинской, – невольно похвастался генерал-майор Вощинский.

Теперь мне остается сообщить о том, что мой отец – красный дагестанский партизан, славный джигит из аула Касумкент. Тогда нас всех троих переведут из Ракетных войск в кавалерию…

Все трое искренне рассмеялись, и на душе у каждого посветлело. Вот вроде и ничего особенного не случилось, узнали эти генералы, что отцы их были кавалеристами, и вдруг почувствовали, будто они стали ближе друг другу, роднее, что ли.

Они шли по главной аллее, разделявшей военный городок на две неравные части. Большую занимали жилые дома для офицеров и прапорщиков, магазины, спортивный центр, зимний плавательный бассейн, школа, детские сады. В другой части находились штабные помещения и солдатские казармы улучшенного, специально для ракетчиков, типа, клуб, кафе для сержантов и рядовых, стадион. Здесь было все более строгим и рациональным- в конце концов, служба в армии не двухлетняя путевка в санаторий.

Но по всему городку, в обеих его половинах, росли цветы. Их было так много – красных, желтых, белых, голубых, – что Юрий Александрович Гришин, человек, тонко понимающий красоту, но старающийся скрывать это, напуская на себя некоторую искусственную грубоватость, невольно залюбовался прекрасными клумбами.

– Да, – говорил, озираясь, Алиметов, – просто рай, понимаешь, развели… Эдем какой-то, а не военный городок.

Вощинский оглянулся, будто хотел тут же подозвать и представить цветочную фею генералам, но позади никого не было. Даже его замов и помов, которых он отослал еще на плацу, поскольку знал, что Гришин не любит эдаких парадных обходов со свитой в хвосте.

Есть у нас чудесница, – сказал командир, – с высшим дипломом по всем подобным делам. Ландшафтный архитектор!

Где же вы раздобыли такого профессионала? – спросил Юрий Александрович. – Нам бы в Шимолино, в поселок Главного штаба, эту вашу фею заполучить. Природа там богатая, а вот до конца территорию не обиходили, чтоб, значит, всем законам эстетики соответствовала.

Тогда не скажу! – полушутливо-полусерьезно запротивился Вощинский. – Ведь вы ее – раз… и вместе с мужем к себе в метрополию.

Так муж у нее военный? – подал голос Алиметов. – Тогда обязательно переведем к нам обоих. Не так уж часто встречаются, увы, ландшафтные архитекторы!

Караул! – шутливо воскликнул командир. – Грабют!..

Ладно-ладно, не темни, дорогой, – остановил его Гаджи Магомедович. – У первого же солдата спрошу.

Лариса Семеновна ее зовут, – сдался тот. – Макарова она. Жена того командира, который утром представлялся вам перед разводом.

Ага, – кивнул генерал-полковник, – того самого экстремиста, который со своим комиссаром бумагу, значит, в Главпур… Пусть тогда здесь и остается макаровский сынок. Он только-только часть принял. Служить ему тут как медному котелку. Не бойся за свои цветикисамоцветики, Кирилл Сергеевич.

Нет, Макаров не экстремист, – вскинулся вдруг Алиметов. – Они против формализма в важнейшем деле выступили. Помните, когда юбилей стахановского движения отмечали, что сказал о соревновании Генеральный секретарь?

– Не припоминаю что-то…

– А я помню! Он сказал, что формализм – заклятый враг соревнования как непосредственного творчества масс. Обязательства порой пишутся под копирку и участникам даются только на подпись. Показатели со ревнования устанавливаются без учета специфики предприятия, отрасли… А у нас в армии вообще все отлично от гражданской жизни. Разве не так? Генеральный тогда подчеркнул, что само по себе это дело хорошее, но вачем рабочему, инженеру переписывать, по сути, свои прямые служебные обязанности и давать слово их выполнять? Ведь это извращение самой идеи соревнования… Это прямо-таки про нас сказано, у которых одна святая обязанность – выполнять присягу!

Светлая у вас голова, Гаджи Магомедович. И всето вы помните, – с легкой иронией заметил генерал-полковник. – Да я и сам разве не вижу, как частенько профанируют такую благородную идею?! В это вклад свой вносят и командиры, и политработники.

Перегибщиков у нас хватает, – усмехнулся Алиметов.

– А где их нет? – философски заметил Вощинский.

Помню, как говорил нам генерал Макаров, отец этого офицера, – продолжал Юрий Александрович. – «Если пушка не заряжена, пушка не стреляет. Если солдат или офицер не знает присягу назубок, то это не военный человек».