Стоя на коленях, она проверяла крепление зеленых веревок, обвязанных вокруг щиколоток Габриеля.

— Да.

У него кружилась голова, в висках стучала кровь. Девять двенадцать. Куда делись десять минут?

Словно в тумане, он увидел, как Морриган вышла вперед и встала так близко, что ее теплое дыхание согрело его щеку. Под бровью у нее был крошечный шрам, который Габриель только сейчас заметил.

— Я привяжу вас к себе, — сказала она. — А потом мы обнимемся. Пожалуйста, не разжимайте рук до конца прыжка, хорошо?

Усилием воли он заставил себя кивнуть. У него пересохло в горле, а ладони вспотели. Почти интимная близость тел вызывала у Габриеля чувство неловкости, но Морриган как будто ничего не замечала. Выражение глаз, темных и глубоких, словно космос, оставалось непроницаемым.

— Пора превратиться в бабочку, — шепнула она ему в самое ухо.

* * *

Шаг в пустоту. Шаг, противоречащий инстинкту самосохранения.

Он падал, падал, падал. Скорость приводила его в экстаз, уносила туда, где все мелькало, как в бреду, и от этого исступленного наслаждения захватывало дух. Небо — синий восторг, хлещущий по щекам. Ветер в ушах ревет, как ураган.

Морриган всем телом прижимается к нему — ногами, бедрами, животом. Прямо перед ним — ее лицо, заслоняющее кусочек небесной синевы. Выражение лица — почти гримаса боли: лоб нахмурен, глаза полузакрыты, призрачные синеватые вены проступают сквозь тонкую кожу нижних век, обрамленных черными ресницами, зубы стиснуты. Габриель облизал пересохшие губы, Морриган повторила его движение. Моргнув, он распахнул глаза так широко, как только возможно, и в ту же секунду увидел ее немигающий взгляд. Когда Морриган, словно протестуя, слегка приоткрыла рот, Габриель почувствовал, что напряжение его челюстных мышц тоже ослабело, точно она пропускала ощущения от прыжка не через себя, а неким косвенным образом через него. Даже в полете со скоростью пятьдесят миль в час осознание того, что Морриган как будто высасывает его эмоции, было крайне неприятным.

Скорость постепенно снижалась. Хруст резинки, растянутой на максимальную длину, напоминал хлопанье паруса на клипере. Их снова потянуло вверх, и вот они зависли, застыли в невесомости, полностью утратив чувство времени и пространства.

У Габриеля стеснило грудь, он задержал дыхание, затем судорожно глотнул воздуха, и кислород ворвался в его кровь, будто новая доза адреналина. Они вновь понеслись вниз, и из груди Габриеля вырвался крик — победный клич, вопль непокорного духа.

Морриган во весь рот улыбнулась, сверкнули белоснежные зубы. Она отпустила Габриеля, широко развела руки и выгнулась назад дугой; черная змея волос, стянутых в хвост, слетела с плеч на спину. Все напряжение исчезло. А потом, одурев от счастья, они начали орать, орать изо всех сил, свистеть и гикать.

* * *

Он поднялся на площадку крана еще раз, теперь уже для того, чтобы прыгнуть в одиночку. Морриган охотно согласилась его подождать и замахала руками, когда он попытался извиниться за то, что отнимет у нее время.

— Вы точно не возражаете? — спросил Габриель, вставая в очередь.

Желающих прыгнуть по-прежнему хватало, но, что интересно, последовать его примеру и продублировать прыжок никто не решился. Повторным клиентом оказался он один.

Габриель оглянулся на Морриган:

— Пожалуйста, не думайте, что за мной нужен присмотр. Я справлюсь.

Он улыбался; после прыжка счастливая улыбка идиота не сходила с лица Габриеля. Он снова готовился испытать прилив эмоций.

— Мне здесь нравится. — Морриган мотнула головой. — Ступайте.

— Еще разок, и на сегодня хватит.

— Договорились. А потом я угощу вас ланчем. Сами удивитесь, когда поймете, как проголодались.

Морриган не ошиблась. После второго прыжка, давшего ему столь же сильные ощущения, у Габриеля разыгрался поистине волчий аппетит. Она выбрала тихое, скромное местечко, где подавали отличную еду.

Когда он наконец откинулся на спинку стула, насытившись, Морриган лукаво склонила голову набок.

— Не хотите добавки? — заботливо спросила она. — Может быть, еще одну порцию крем-брюле?

— Простите. — Габриель покраснел. — Я лопаю, как обжора. Вы правы, за сегодняшнее утро я нагулял зверский аппетит.

— Так всегда бывает, когда играешь в рискованные игры.

— Вам лучше знать, у вас ведь настоящая склонность к подобным забавам. И каково это — быть адреналиновой наркоманкой?

— Дофаминовой. Сродни пристрастию к шоколаду.

— Сильнодействующему?

— Не пытайтесь меня обмануть, — поморщилась Морриган. — Сегодня утром вы и сами словили кайф. Доказательством можно считать уже то, что вы прыгнули во второй раз. Для большинства людей это нехарактерно, повторить прыжок решаются лишь пятнадцать процентов.

Одобрение в ее голосе заставило Габриеля смутиться. Выходило, будто он, сам того не подозревая, прошел некое испытание. Он сдвинул брови и передернул плечами, словно отгоняя от себя эту мысль.

— Значит, ваша цель в жизни — испытать самые сильные и незабываемые ощущения?

— Пожалуй. — Морриган на секунду задумалась. — Конечно, шансы микроскопические. Серферы знают, что лучшие волны — те, которые рождаются в неизведанных морях и разбиваются о безлюдные берега, — остаются непокоренными.

— Если честно, Морриган, зачем вам это? Только не говорите мне, что просто хотите «острее чувствовать жизнь». Все гораздо серьезнее.

— Вам никогда не хотелось проверить свои способности — силу, храбрость, реакцию?

— Придется вас разочаровать — нет, никогда.

— Полагаю, смысл заключается в том, что личность поднимается на новый, более высокий уровень. Я не имею в виду только прыжки с моста, речь также о ментальном переходе. Неважно, что подвергается испытанию — тело или дух, общий знаменатель один — презреть опасность и объять пустоту.

Это как совершить «скачок», внезапно подумал Габриель. Покинуть привычную и относительно безопасную среду собственных чувств и окунуться в незнакомый пейзаж чужих мыслей. Страх утратить себя, навсегда раствориться в другом человеке — его испытал каждый дальновидящий. Как и страх заблудиться, не найти выхода из лабиринта чужого разума.

— Габриель?

— Простите, я задумался над вашими словами. Объять пустоту. Кое-кто называет это подсознательным желанием смерти. — Он усмехнулся. — Старику Фрейду было что сказать по этому поводу.

— Точно. Вроде того, что поиск острых ощущений связан с подавлением чувства вины.

Габриель уголком глаза покосился на Морриган. Забросить удочку или не стоит?

— Вины? Вы чувствуете вину за что-то?

— Скорее испытываю сожаления. Иногда разочарование. — Она устремила на него взгляд своих неземных глаз. — А вы? Из-за чего бывает бессонница у Габриеля Блэкстоуна?