— Можно я перебью тебя?..

— Что?

— Когда закончишь, напомни мне сказать тебе кое о чем.

— О чем?

— Вообще-то есть выход…

— Какой? Ну говори…

— Если ты встанешь под холодный душ — тебе конец, это точно….

— Но что делать-то? Говори же, черт подери!

— Я могу помочь тебе вымыться. Слушай, мы можем подогреть воду в котелке, у нас есть два полотенца, одно мы намылим, ты будешь мыть себя спереди, я спину, а другое полотенце намочим и будем смывать мыло.

— И тогда у меня перестанет щипать кожу?

— Понятно, мы будем мыть тебя частями, чтобы ты не простудился. Сначала шею и уши, потом подмышки, потом руки, грудь, спину и так далее.

— Ты правда мне поможешь?

— Конечно.

— А когда?

— Хочешь, прямо сейчас. Я подогрею воду.

— И я буду спать без всякого зуда?..

— Как младенец, без всякого зуда. Вода согреется за пару минут.

— Но керосин твой, ты израсходуешь его.

— Не важно. А пока закончим твое письмо.

— Дай его мне.

— Зачем?

— Дай, Молина.

— Держи…

— …

— Что ты хочешь сделать?

— Вот что.

— Зачем ты рвешь его?

— Больше не будем говорить об этом.

— Как скажешь.

— Нельзя поддаваться отчаянию…

— Но иногда полезно выговориться. Ты сам учил.

— Мне от этого только хуже. Я должен терпеть…

— …

— Послушай, ты очень много для меня сделал, я это серьезно. Когда-нибудь, надеюсь, я смогу отплатить тебе тем же. Клянусь… И тебе не жалко столько воды?

— Меньше не хватит… И не выдумывай, не за что меня благодарить.

— Так много воды…

— …

— Молина…

— М-м?

— Смотри, какие тени на стене от горелки.

— Ага, я постоянно ими любуюсь. А ты никогда не обращал внимания?

— Нет, не обращал.

— А меня всегда это очень занимает — смотреть на тени, когда горелка включена.

— Доброе утро…

— Доброе утро!

— Который час?

— Десять часов десять минут. Знаешь, я в шутку называю свою маму «десять десять», потому что она во время ходьбы ставит ноги, как стрелки часов, когда десять минут одиннадцатого.

— Черт, уже так поздно.

— Когда утром принесли мате, ты перевернулся на другой бок и продолжал спать.

— Что ты говорил о своей матери?

— Так, ничего. Ты все еще спишь. Хотя бы отдохнул хорошенько?

— Да, сейчас мне гораздо лучше.

— Голова не кружится?

— Нет… Спал как убитый. Даже когда сижу, как сейчас, совсем не кружится.

— Вот и отлично!.. Может, встанешь, походишь немного?

— Нет, ты будешь смеяться.

— Над чем?

— Ты кое-что заметишь.

— Что замечу?

— То, что бывает у каждого здорового мужчины, особенно по утрам… когда только просыпаешься.

— А, эрекция… ну, это полезно…

— Так что отвернись, ладно? Мне неловко…

— Хорошо, я закрою глаза.

— Спасибо твоей еде, а то я бы никогда не поправился.

— Ну? Не кружится?

— Нет… совсем нет. Ноги еще слабые, но головокружения нет.

— Здорово…

— Можешь открывать глаза. А я еще немного полежу.

— Я поставлю воду для чая.

— Нет, просто подогрей мате, который они оставили.

— Ты шутишь? Я вылил его, когда ходил в туалет. Если хочешь окончательно поправиться, ешь то, что полезно.

— Послушай, я же не могу выпить весь твой чай и съесть всю твою еду. Так нельзя. Мне уже лучше.

— Ты бы помолчал.

— Нет, правда…

— Правда, неправда… Мама снова начала носить мне еду, так что проблем нет.

— Но мне как-то неловко.

— Знаешь, надо учиться принимать то, что тебе дают другие. К тому же зачем все усложнять?

— Ну хорошо.

— Можешь сходить в туалет, а я сделаю чай. Но пока не придет охранник, лежи в постели. Чтоб не простудиться.

— Спасибо.

— А когда вернешься, если хочешь, я продолжу про зомби… Тебе интересно, что дальше?

— Да, но мне надо еще позаниматься. Посмотрю, смогу ли я читать теперь.

— Может, не надо? Не слишком ли большая нагрузка?

— Посмотрим…

— Ты просто фанатик.

— Ты чего вздыхаешь?

— Бесполезно, Молина, текст плывет перед глазами.

— Я тебе говорил.

— Я просто попробовал.

— Голова кружится?

— Нет, только когда читаю. Не могу сфокусировать зрение.

— Знаешь что? Может, это просто утренняя слабость — на завтрак ты выпил только чай, отказался от хлеба с ветчиной.

— Думаешь?

— Уверен. После обеда вздремни немного и увидишь, что потом сможешь заниматься.

— Меня обуяла такая лень, ты не поверишь. Хочется просто валяться в постели.

— Не стоит, потому что, говорят, в таких случаях надо тренировать мышцы, прогуливаясь или хотя бы сидя, потому что лежа ты только слабеешь.

— А что там с фильмом? Расскажи дальше…

— Знаешь, я уже ставлю картошку, потому что она будет вариться сто лет.

— Что ты хочешь сделать?

— У нас есть немного ветчины, откроем банку оливкового масла и съедим картошку с маслом и солью, еще ветчину — здоровее не придумаешь.

— Ты остановился на том, что негритянка собирается рассказать девушке о женщине-зомби.

— Тебе нравится история? Признайся.

— Занятно.

— Что за вздор! Это не просто занятно, это классно. Ну признайся.

— Ладно, что дальше-то?

— Хорошо, хорошо, но погоди… горелка не зажигается… вот, все, получилось. Так, на чем мы?.. Да, негритянка везет девушку домой и начинает все ей рассказывать. Выясняется, что муж героини жил счастливо с первой женой, но его мучило сознание того, что он хранит ужасную тайну: в детстве он стал свидетелем страшного преступления. Его отец был бессовестным человеком, настоящим чудовищем. Он приехал на остров, чтобы разбогатеть, и обращался с пеонами как с рабами. Они задумали поднять восстание — и отец сговорился с местным колдуном, который совершает обряды вуду на самой дальней плантации острова, и однажды ночью этот колдун созвал к себе строптивых пеонов, объявив, что даст им свое благословение. Но на самом деле это была ловушка: их всех перебили на месте стрелами, отравленными самим жрецом. Тела утащили в джунгли и спрятали, а через несколько часов покойники открыли глаза и стали живыми мертвецами. Колдун приказал им встать, и они начали потихоньку подниматься с земли, у них были широко открытые глаза, у чернокожих и так большие глаза, но у этих взгляд был безумный и глаза почти без зрачков, одни белки… Жрец приказал каждому взять мачете и отправляться на банановую плантацию. И когда они пришли туда, он велел им срезать всю ночь бананы.