— Ась?! — заорала Маня, дурашливо приложив руку к уху.

— Ася она, Ася! Слушай, Асечка, ты в своем телешоу чему нас учила? — хитро прищурилась Хася.

— Чему?

— Что для нас, девушек после четырнадцати и моложе ста двух, нет ничего невозможного!

— И что? — не поняла я.

— А ты думаешь, чего это мы на лавочке так тихонько сидим, да носки как старые дуры вяжем?

— И чего?

— А то! Видишь, машинка черенькая стоит?!

— Вижу.

Недалеко от подъезда жилого дома стоял черный огромный «Хаммер». К нему быстрой походкой подходил крепкий лысый мужик лет пятидесяти.

— И что?! — снова не поняла я.

— А то, что мужчина больно прикольный. Он нам давно нравится. Живет в этом доме, холостой, при деньгах, и жуть симпотный какой! А главное — не импотент. К нему женщины знаешь, какие ходят?! И все, все выходят довольные!

— Ну и?.. — Я никак не могла понять, к чему клонит Хася.

— Чему ты нас в своем шоу учила?!

— Что если девушке нравится парень, она должна, она просто обязана, обратить на себя внимание, — обреченно продекламировала я подводку из своей передачи.

— Обратить так, чтобы ему некуда было деваться, чтобы он немедленно понял, что она и только она — его судьба! Чтобы он увидел, запомнил и сдался! — повторила наизусть Хася слова, которые неизменно звучали в начале каждой моей программы. — Девушки, на абордаж!!! — вдруг во весь голос заорала она.

Одновременно с этим «Хаммер» взревел движком и рванул с места. Я вдруг увидела, что между Хасиным инвалидным креслом и задним бампером джипа стремительно натягивается веревка, до этого змейкой вившаяся по газонной траве и оттого мной не замеченная. Веревка вмиг натянулась, тихонько хрястнула и, не успела я рта раскрыть, как Хася на коляске понеслась за джипом, рыхля газонную землю, перескакивая через бордюры и заставляя жирных голубей неумело взлетать.

Пластиковые контейнеры и недовязанный носок полетели на землю.

Маня зааплодировала, прокомментировав зрелище: «Получилось!»

Дети в песочнице закричали, захохотали и отчего-то даже заплакали.

— Давай! Давай! — хлопала Маня сухонькими ручонками по коленкам.

От ужаса я даже не смогла заорать. Ведь если водитель заметит, что за его джипом мчится какая-то бабка на инвалидной коляске, скорее всего, он даст по тормозам и тогда Хася по инерции влетит ему в зад.

Но водитель, ничего не замечая, увеличивал скорость, коляска уносилась все дальше и дальше, рискуя вылететь вслед за «Хаммером» на проспект с оживленным движением.

От полной беспомощности что-либо предпринять, я побежала за «Хаммером» и за коляской.

— Стойте! Прошу вас, остановитесь, то есть нет, ни в коем случае резко не тормозите! — попыталась докричаться я до водителя. — Умоляю, плавно притормозите, к вам там девушка, то есть бабушка, на абордаж… прицепилась… — Я неслась как угорелая, летела, не касаясь ногами дороги, и понимала, что если с Хасей что-то случится, я никогда себе не прощу это дурацкое шоу, которым забивала мозги девушек и, оказывается, даже бабушек.

Неожиданно веревка лопнула, Хася медленно, но верно начала останавливаться, «Хаммер» скрылся за поворотом, так и не заметив случившегося, а я… я первый раз в жизни громко и нецензурно выругалась.

— Ну и сука же ты, Манюнь, драная! Калоша обосраная! Ну кто ж так привязывает?! — заорала Хася, ухватившись рукой за дерево и благополучно затормозив. — Из какого отверстия у тебя руки растут?!

— Сама ты калоша такая, Хасечка! Кто говорил, вяжи бантиком? Кто?! Дрындень ты парализованная!

— Морским узлом, я тебе говорила, вяжи, а не бантиком! Кошелка глухая! Татаро-монгольская баба-яга!

— А я морским не умею! Я тебе что — капитанша дальнего плаванья, чтоб морские узлы вязать?! Я барышня хорошего воспитания, я бантиками всегда все завязываю! А ты чумичка в памперсоне вонючем! Морские узлы ей тут подавай! Упустила пацана на та-аком танке! А я… а ты…

Из подъезда жилого дома стали выбегать мамаши в халатиках, хватать своих малолетних детей и уносить домой. Из служебного входа во двор выскочила Анжела и с тревогой начала озирать окрестности. Бабки привычно и не зло переругивались на всю округу, не стесняясь в выражениях.

Я махнула Анжеле рукой и, огибая дом, побежала к тому месту, где меня в машине ждал Нарайян. Я бежала и чувствовала, что сил моих больше нет бегать сегодня на шпильках, что лицо горит, душа болит, а сердце ноет от неизвестности. А еще я подумала, что правильно сделала, что ушла с телевидения, положив конец популярному шоу «Девушки, на абордаж!». Концепция шоу была весьма спорная, о чем я всегда говорила начальству.

— Поехали! — сказала я Наре, ввалившись в машину. — Плохие новости.

Я вкратце рассказала о том, что мне удалось узнать про Лавочкина.

— Не такие уж и плохие, — не согласился Нара со мной. — Лавочкин, жив, здоров, процветает и, — что немаловажно, не очень-то и скрывается. Это довольно странно, если он причастен к ограблению банка.

* * *

В офисе царил идеальный порядок. От безжалостного разгрома и следа не осталось. Ковролин был чистый, мебель стояла на своих местах, цветок пересажен в новый горшок и водружен на подоконник, стены отмыты, оконные стекла сияли прозрачной, сверкающей чистотой. Вот только ни факса, ни ксерокса, ни компьютеров на столах еще не было — видимо, новую оргтехнику не успели подвезти.

Зато, у меня на столе в высокой красивой керамической вазе стоял огромный букет желтых роз. Неужели…

— Уютненько, — усмехнулся Нара и деликатно постучал в кабинет шефа.

— Зайдите! — раздался усталый голос Константина Жуля.

Жуль сидел за своим столом с мученическим выражением лица, а напротив него, в глубоком, кожаном кресле, предназначенном для клиентов, восседал Тимофей Педоренко. Сегодня он выглядел гораздо лучше: его не терзал насморк, а глаза не слезились. Шея не была обмотана нелепым шарфом, на руках не было жутких перчаток, а вместо прокурорского мундира на следователе была одета голубая рубашечка в веселенькую полосочку и синие, весьма новые джинсы, о чем свидетельствовала неоторванная магазинная этикетка, болтавшаяся на левом кармане. О напасти, преследовавшей прокурорского работника, напоминал только красный, шелушащийся кончик носа.

— Как хорошо, что вы пришли! — Педоренко молитвенно сложил ручки под подбородком. — А я вот решил не вызывать вас в прокуратуру. Неформальная обстановка больше располагает к доверительной беседе!

Жуль растянул губы в вымученной улыбке. Судя по его виду, «доверительная беседа» длилась давно, и никаких тенденций к ее завершению не намечалось.

— Присаживайтесь! — гостеприимно указал Педоренко на подоконник.