близлежащих предприятий, нашли искомое – в технологический отдел Московского электромеханического завода «Новь» требовались конструкторы и нас готовы были принять на должности инженеров-конструкторов с окладом в сто десять рублей, при этом наш ежемесячный заработок с учётом квартальной премии должен был составлять сто сорок три рубля. Двадцать шесть рублей – это была весомая по тем временам прибавка к зарплате, я стал бы пополнять наш семейный бюджет больше на двадцать два процента. Меня ещё как-то грело то, что в трудовой книжке у тебя появится запись «инженер-конструктор», при потенциальной возможности перехода в другое место позиция, на которую ты претендовал, была ясна – инженер. Потом, мне было очень приятно ощущать себя инженером.

Ясочка моя тогда, если находилась у ней свободная минутка от домашних хлопот или работы на здравпункте, вязала зимние женские шапочки. Заказчиц находила тёща, она работала в Гознаке, дамы покупали пятьдесят граммов мохера – тогда он был в большой моде, – называли свой размер, платили поначалу пять, а впоследствии десять рублей и получали чудесную зимнюю шапочку с тёплой подкладкой из ватина.

Людочка, надо сказать, если увлекалась каким-нибудь занятием, достигала в этом деле хороших результатов. Как-то она решила освоить индивидуальный пошив, чему-то обучилась сама, что-то узнала на курсах, которые проводила на дому какая-то очень известная портниха, но научилась и раскроить по своей фигуре ткань, и сшить из неё платье или костюм так, что не специалист с трудом мог понять, самострок это или фирменная вещь. Как-то раз мы стояли в очереди, за чем, не помню, в те годы стояние в очередях было делом непреложным – тотальный дефицит, на ней был очень красивый летний костюм, который она сшила из белой плотной ткани, причём сшит так, как шьют джинсовые вещи, – двойным параллельным швом. Стоящая за нами пара потихоньку обсуждала, фирменный это костюм или нет, муж утверждал, что вещь фабричная:

– Видишь, как швы идут параллельно, нигде не разбегаются, вручную так не сошьёшь.

Жена долго искала подвох и нашла:

– Нет, на фабрике шью на специальных машинах, там стежки совпадают правый с левым, а здесь в разбежку идут, но как классно пошито, с полуметра уже ни отличишь.

Вот такая у меня жена мастерица.

Не скажу, что у нас с моей Марьей-искусницей всегда была в отношениях сплошная тишь да гладь, отнюдь, до сих пор бывают такие грозы и бури – только берегись.

Первая наша серьёзная ссора произошла, когда Михе было с полгода, из-за чего – кто помнит? Устали и разругались вдрызг, Людмиле стало понятно – дальнейшая совместная жизнь невозможна. Собрала свои вещички в маленький чемоданчик, взяла Миньку и пошла к родителям, я как порядочный человек проводил её до трамвая. Нести сына или чемодан не помогал, как-то получилось бы, что я выпроваживаю жену с сыном и на радости несу чемодан. Проводил, позвонил Мишке Смирнову, он тогда ещё был не женат, встретились и загудели так, что чертям, наверное, было тошно. Днём трудился, вечером пил, и так два дня. На учёбу забил, а в субботу пошёл навестить сына, а как же, сын ведь у меня. Дрязги наши – это наши разборки, но у меня, извиняйте, сын, и что бы ни произошло, я всегда буду рядом с ним. Так вот, взяв пакет апельсинов, я заявился к тёще. Дверь открыла Людмила, выслушав цель визита, провела меня на кухню, принесла Мишутку. Я потетёшкался с ним, когда пришло время его кормить, она подошла ко мне его забрать, а я, вдруг почувствовав непреодолимое желание обнять её, обнял и посадил на колени. Милка сделала вид, что хочет вырваться, но вырывалась не очень энергично, чтобы я в самом деле её не отпустил. Поцеловались, она собрала свой чемоданчик, я взял его, посадил на другую руку сына, и мы пошли домой.

Через полгода история повторилась под копирку. Помнится, когда мы вышли из арки нашего дома, какой-то мелкий кавказец, увидев молодую женщину, весь облик которой выражает неизбывное горе, прущую в одной руке ребёнка, а в другой – чемодан, и шаркающего рядом мордатого охламона с кислой рожей, произнёс:

– А Вы не джентльмен.

Услышав в этот трагический момент, когда рушилась моя семья, когда я прощался навсегда с женщиной, которая была мне очень дорога, когда мой единственный сын отдаляется от меня, эту муть, я первым делом захотел зарядить ему в глаз, но сдержался, поскольку понял, что испугается сын, что этим я разрушу весь высокий пафос разлуки, и проследовал мимо этого горного козла, высоко неся голову и физиономию с трагичной, а никак не кислой миной.

Далее всё повторилось, хотя за это время Мишка Смирнов успел жениться, но не поддержать друга в драматичные моменты его жизни он не мог, в общем, пробухали с ним пару дней.

В субботу всё как положено – апельсины, встреча с сыном, поцелуи на тещиной кухне, а потом возвращение домой с сыном на одной руке и чемоданом в другой.

В третий раз после нашей ссоры Людмила в очередной раз решила покинуть мужа-подлеца и приступила к сбору вещей и складыванию их в чемодан, я стоял рядом, печально наблюдая, как моя семья снова сползает в пропасть, а в мозгах прокручивалась картинка, как она несёт сына и чемодан, как я весело провожу время с Мишкой, как прихожу навестить сына, как мы идём назад, уже несу свою кровиночку и пру этот клятый чемодан. И, задумавшись без мыслительного участия, мой организм произнёс:

– Мил! Ну ты хоть чемодан с собой не бери, чего его-то туда-сюда таскать-то?

Тут эта зараза расхохоталась, отшвырнула в сторону свои тряпки и полезла ко мне целоваться. Мало того, последние пятьдесят лет никуда не уходит, а уж как только ни ссорились. Нет, ну нормальный человек? Ну, хотя бы дня на три, я ж с Мишкой сто лет не виделся, так нет – и не собирается.

***

На работе заявления на увольнение мы подали в один день, Пал Иваныч долго увещевал, что из нас в отделе сделали вполне приличных конструкторов, а мы, неблагодарные, бросаем его в самые напряжённые минуты, как-никак, конец года. С первой частью мы соглашались, особенно я, действительно, два года работы в отделе изменили наши мозги и вложили в них начальные знания о технологии листовой штамповки, конструкциях штамповой оснастки, средствах механизации и прочее, но мы полагали, что какая-то и наша заслуга была в этом, и хотелось бы, чтобы она была отмечена не только словесно. Но на увеличение, даже самое