Хармиона попыталась возразить, что называть Цезаря размазней не слишком честно.

– Что ты понимаешь?! Я просила его отдать мне Арсиною, если он боится замарать руки в ее крови.

– Но почему ты так боишься сестру? У нее же нет ни армии, ни денег.

– Хармиона, знаешь, почему ты никогда не станешь царицей?

– Потому что царица ты!

На мгновение Клеопатра замерла, потом расхохоталась:

– Не потому. Как ты думаешь, попади я в руки Арсиное, она оставила бы меня в живых?

– Ни за что!

– И не потому что у меня была часть казны, а потому что моим именем мог воспользоваться ктото другой. Ты понимаешь, что в Риме живет человек, именем которого меня могут попытаться свергнуть?

– Ты должна стать столь сильной царицей, чтобы даже у Рима не появилась такая мысль.

– Я должна плыть в Рим и добиться казни сестрицы, а если не удастся это, подкупить наемных убийц.

Хармиона едва сдержалась, чтобы не поинтересоваться, почему наемных убийц нельзя нанять из Александрии, но вовремя сдержалась. Было ясно, что Клеопатра просто ищет оправдание для поездки в Рим.

Сама царица уже чуть успокоилась, снова присела, глядя вдаль. Море было тихим и спокойным, слабый ветерок ласково шевелил листья деревьев и край навеса, под которым расположилась Клеопатра.

– Знаешь, когдато в Риме я много раз засыпала в слезах и с мечтой обязательно вернуться богатой и всемогущей. Я некрасива, этого не изменишь, но золотом и умением общаться могу затмить многих римлянок. – Голос царицы был глух, как всегда, когда она расстраивалась. Хармиона замерла, бедная девочка, как ей тяжело вспоминать унижения, испытанные во время пребывания в Риме с отцом! – Они меня вряд ли помнят, а если и не забыли, то знают только тощую некрасивую плохо одетую девочку с корявой латынью.

Клеопатра невольно мысленно снова перенеслась в Рим, где двенадцатилетняя дурнушка с крючковатым носом и красными кистями рук, сжавшись и стараясь быть незаметной, чтобы не вызывать насмешек, внимала каждому слову матрон, а те лишь посмеивались над глупенькой неуклюжей чужестранкой.

Как ей тогда хотелось быть такой же красивой и беспечной, как Клодия Пульхра, такой же желанной для мужчин и властной, как Фульвия, так же легко разговаривать и повелевать римлянами, как Сервилия!.. Никто не понял всей глубины унижения, испытанного девочкой при виде этих красавиц. Да никто и не задумывался над ее чувствами, отцу было важно заручиться поддержкой Рима, что он и получил, а матери у Клеопатры давнымдавно не было. Догадайся Птолемей взять с собой Хармиону, Клеопатра легче перенесла бы все страдания, но верная старшая подруга, к несчастью, была больна и осталась в Александрии.

Почемуто даже ей Клеопатра не рассказала обо всем, что передумала в долгие бессонные ночи, хотя доверяла Хармионе все, больше некому было доверять. Позже она поняла, что тогда и сама не осознала, что же изменилось. Вернувшись, она попросила давать ей уроки риторики и ораторского искусства, стала больше заниматься литературой, историей и особенно своим внешним видом. Даже в бурное время войны между отцом и его старшей дочерью Береникой, а потом и раздраем, случившимся перед прибытием Цезаря, Клеопатра не прекращала занятий.

За пять прошедших со времени пребывания в Риме лет молодая царица изменилась до неузнаваемости. Из гадкого ощипанного курчонка она превратилась в стройную, уверенную в себе женщину, правда, крючковатый нос и выступающий подбородок никуда не делись, но кто теперь их замечал? Стоило человеку, будь то мужчина или женщина, оказаться рядом с царицей, а тем более услышать ее низковатый грудной голос (сколько потрачено сил, чтобы он звучал так, как надо!), как все теряли головы.

Никому Клеопатра не выдавала и еще один секрет, о котором знала только Хармиона. Едва вернувшись из Рима и утвердившись с помощью его легионов в Александрии, Птолемей Авлет поспешил на совет к жрецам. С ним напросилась и дочь, у которой был свой интерес.

Пока царь вел беседы со жрецами, Клеопатра подошла к статуе Исиды и принялась истово молиться, прося богиню помочь получить такую же власть над мужчинами, какую она наблюдала у знаменитых женщин в Риме. В храмах и у стен есть уши, не успела юная царевна подняться на ноги, как к ней подошел один из жрецов и позвал с собой.

– К чему тебе власть над мужчинами?

Конечно, вопрос смутил Клеопатру, но она быстро взяла себя в руки:

– Я рождена женщиной, а потому не могу править страной, как мой брат. Но я видела в Риме, как женщины могут управлять мужчинами, а через них и всем остальным.

– Ты хочешь так же?

Девушка вздохнула:

– Но у меня никогда так не получится, я некрасива, боги не дали мне внешней привлекательности. И будь я хоть в тысячу раз умнее своих братьев или сестры, меня не будут любить больше них, потому что Арсиноя красива, а я нет.

– Любви можно добиться не только красотой…

– Да, я помню, любят и самых некрасивых, но мне нужна не жалость, а поклонение!

Жрец чуть помолчал, а потом тихо произнес:

– Я дам тебе средство, которое поможет в трудные минуты. Но запомни: для начала ты должна сама стать очень обаятельной и поверить в свою силу. Когда это произойдет, придешь ко мне снова за этим средством.

– Я ничего не буду пить! – перепугалась девушка.

Жрец глуховато рассмеялся:

– Это нечто вроде духов. Без запаха, но действует неотразимо. Все, кто оказываются рядом, станут замечать только тебя. Но помни о моем условии: средство, которое я тебе дам, действует только у уверенных в себе женщин.

Из храма Клеопатра вышла, переполненная невыразимыми чувствами. Она верила жрецам. С этой минуты гадкий курчонок начал превращаться в лебедя. Нет, она не стала красивей, но девушку словно подменили, откуда что взялось, ее обаяние росло с каждым днем.

Однажды Клеопатра не выдержала и рассказала все Хармионе, та обрадовалась:

– Я всегда верила, что ты не останешься просто царской дочерью!

А потом закрутили события, приведшие сначала к войне в самой Александрии, а потом и ее связи с Цезарем. Но обещание жреца дать секретное снадобье Клеопатра не забыла. Когда пришло время всерьез собираться в Рим, она решила отправиться в тот же храм и вдруг сообразила, что даже не знает, как зовут жреца! С кем она тогда разговаривала?

Промаявшись несколько дней, царица махнула рукой: нужно идти, а там будет видно.

И вот она снова стояла перед Исидой, молитвенно сложив руки, после поднесения богатых даров, потом лежала ниц. Пока Клеопатра не столько молилась, сколько исподтишка оглядывалась по сторонам, ничего не происходило, но постепенно сам разговор с богиней, живым воплощением которой она теперь была, захватил существо царицы полностью, даже забыла о необходимости найти того жреца. Слова лились уже не столько из уст, сколько из сердца.