столь точно, что, когда вокзал показался впереди, никто и слова не сказал в момент вспыхнувшей надежды. Но куда важнее стала их встреча с человеком внутри вокзала, чье состояние также было окроплено влиянием созданий. Поезд уже стоял на платформе, двери открыты, три вагона устремлены в сторону Тиши. У самых крайних, ближних к вокзалу, дверей стояла Люба, и, пожалуй, все трое поддались бы удивлению и остановились до выяснения подробностей ее присутствия, если бы не внезапный рев особей, сигнализирующий о нужде отъезда. Только они сели на ближайшую скамью в поезде, как Люба, используя напульсник, который просто держала в руках, запустила движение транспорта. Первую минуту все молчали и выжидали возможного столкновения с настигнувшими созданиями, но врага не было, путь их следования ожидался без происшествий.

— Нужно сказать им… сказать, что мы добрались… — Настя проронила это для себя, руки уже потянулись к напульснику, как Оскар остановил ее.

— Если звук включен, мы можем выдать их позицию. — Взгляды Насти и Оскара соединились в смиренную скорбь и благодарность жертвам Томаса и Менарда. — Надо уважать их волю.

Настя с трудом кивнула, ненавидя саму нужду принимать новые и новые жертвы среди ее близких, принимать безысходность, принимать боль в распорядок дня. Она посмотрела на Любу со всем возможным отвращением.

— Ты что здесь делаешь?

Люба отдала им большую сумку, вскрыв которую Оскар обнаружил медицинский пакет, еду и воду. Настя сразу же взяла медикаменты, подготовила три стимулятора для инъекционного пистолета, после чего кожным тестером проверила их показания, дабы не усугубить состояние организма, и сразу же ввела себе, потом Оскару и закончила на Ингрид дозу питательных и бодрящих витаминов. Все произошло быстро, Настя работала на автомате. Ингрид же ушла в себя, поддаваясь гнету вины от всего происходящего. Оскар сидел смирно, смотрел на Любу все это время, борясь с подступающей правдой об отце, давая себе легкую надежду на иную участь главнокомандующего. Люба же, вопреки ее неестественному для иного человека одновременно властному и доброму взгляду больших глаз, не спешила, разрешая выжившим освоиться с переменами. Когда Настя закончила, то выпила воды, передала ее Ингрид и приказала пить, причем строго, без колебаний. Оскар и Ингрид чуть приободрились за счет инъекций, а вот Настя совершенно бесстрашно и даже нагло обратилась к Любе:

— Что ты знаешь про Бэккера?

— Мой опыт не позволяет делать выводы раньше прямых ответов на претензию. Твое желание найти его имеет с моей стороны полновесную поддержку. Разделяю веру в людей не меньше приемлемой в доступности точки восприятия. В этом я готова помочь так же, как и с биологическим оружием, ради которого мы все здесь. Но я не совсем понимаю, почему ты спрашиваешь у меня про Бэккера.

— Больше не у кого. — Люба молчала, взгляды их продолжали удивлять равнозначностью сил. — Ты единственная чужая после Бэккера. Ты единственная, о ком сам Бэккер ничего не знал. Ты единственная, кого главнокомандующий выслал нам в помощь.

— Я бы задал вопрос иначе: почему мы должны тебе верить?! — Оскар сидел все время посередине, прямо напротив Любы, Настя была справа от него, Ингрид слева, сторонясь этих разговоров под натиском пережитого.

— Ты не это хочешь знать. — Тонкое сочувствие пропитало этот разговор чем-то тяжелым. — Я здесь, потому что эвакуации недостаточно. Оставшихся созданий будет необходимо устранить с сохранением максимальных единиц среди выживших.

— Что ты имеешь в виду? — Настя возглавила всеобщее непонимание. — Как это «оставшихся»?

Люба долго подбирала слова, что придало ответу высочайшую ценность. А потом случилось то, чего она сама искренне надеялась не увидеть вживую. Глаза ее остекленели, испугав каждого достаточно, чтобы, последовав за ее вниманием, лишиться остатков контроля и поддаться чудовищной, ранее невиданной панике. Поезд в это время делал небольшую дугу мимо гор справа, открыв слева вид Монолита. На фоне черных туч летела ракета с ярким хвостом. Выпущена с севера, недалеко от взлетной площадки звездолетов, которые все еще грузили людей. Удар пришелся в основание западного блока. Взрыв сначала ослепил, землетрясение, начавшееся от попадания, продолжалось до момента полного обрушения целого здания вниз, застелив пылью и осколками Монолит. Соседние строения, как и большая часть фермы и леса, сгинули под взрывной волной, огнем и обломками целого блока, чья эвакуация не была завершена. Десятки тысяч людей разделили участь противника, отдав свои жизни ради спасения меньшинства. Когда все закончилось, образ и детали были столь сильны в памяти, что хотелось вырезать их дочиста. Шокирующий гул страданий разнесся по планете, словно болезнь, отнимающая последнее хорошее, что осталось в людях к этому моменту.

Поезд продолжил путь без заминок. Все вернулись на свои места уже другими людьми. Ингрид трясло в ужасе, Настя не могла найти места и стала ходить по вагону, крича и ударяя все, что попадалось на глаза в панические истерики. Оскар же сдерживал в себе слишком много, отчего искренне пораженная событием Люба с сочувствием и неестественной осторожностью заговорила с ним:

— Он был единственным, кто мог принять это решение. Его жертва сейчас — твоя победа потом. Ты — тот, кто давал ему сил, потому что ты — его будущее и наследие. Отец и сын — едины в своей судьбе. Ты знаешь это лучше любого.

— Что?! — Настя подошла ближе, готовая вцепиться в Любу со всей своей злобой, но Оскар взял ее за предплечье, чтобы остановить на полушаге.

— В государственный блок проникли особи. В лаборатории вчера был взрыв, большой кусок временной стены на момент ремонта был упущен особями в первый раз. А может быть, в этом была их стратегия. Я не знаю. Маленькая ошибка. Но важная. Доказывает, что мы не монстры. Люди совершают ошибки. Но твой отец не ошибся насчет тебя. Твой отец не бросил своих людей. Не бросил Монолит. Он выиграл нам время. Теперь нам нужно достать оружие и убить остатки.

Оскар отдавался всем тем неподвластным его контролю изменениям, начатым еще в момент прощания с отцом во время их последнего разговора. Он еще не осознал даже и половины того, кем теперь ему предстоит стать… продолжением его отца, отдавшего свою жизнь ради человечества чудовищным способом. Люба и Оскар молча сидели и смотрели друг другу в глаза без движения или реакции на гневающуюся Настю и панику Ингрид. Оскар осваивал факт гибели его отца столь же болезненно, сколь и отчаянный акт перелома войны в пользу людей. Отныне он не просто предоставлен сам себе: бремя, которое он не может не нести в память об отце, обязывает к большей ответственности, чем он может