Дама, казалось, фальши в такой умильности не заметила, принимая ее как должное. На чаепитии присутствовало еще одно существо: маленькая тонконогая, но раскормленная до невероятной толщины пучеглазая собачонка. Василиса над ней иссюсюкалась, несмотря на то что при встрече «чудный славный Пусенька» сперва попытался тяпнуть ее за руку, а потом с рычанием вцепился в ее туфлю. Гувернантка сдала свою обувь без боя. Ей вроде как даже доставило удовольствие ковылять одной ногой босиком, а другой – на высоченном каблуке в громадную мрачную гостиную с тяжелой темной мебелью, изукрашенной золотыми завитушками.

– Пусть Пусенька моей туфелькой поиграет.

Бочкообразный уродец играть, однако, не пожелал, а тут же уселся на специальном стульчике рядом с хозяйкой. Горничная поставила перед его пучеглазой мордочкой фарфоровую миску со смесью из молока, варенья и кекса. Он, громко чавкая, принялся хлебать ее, не дожидаясь, пока остальным нальют чай.

– Как он славненько кушает! – восторгалась Василиса Власьевна. – Чудесный зверек! Восхитительный! Необыкновенный! Единственный в своем роде!

Пышная пожилая хозяйка с кренделем редких волос на макушке и тройным желеобразным подбородком оскорбленно бросила в ответ:

– Это не зверек, а мой сердечный друг! Он единственный всегда понимает меня и сочувствует. Кроме Оречки, конечно, – добавила она. – Но ему вечно некогда, работает с утра до ночи. На износ. Не знаю, о чем Константин думает. Знает он, что ли, как друг детства ради него надрывается! Так и последнего здоровья недолго лишиться. Исхудал мой сыночек! С лица спал. Я очень волнуюсь: приходит ко мне и совсем ничего не кушает.

– Климентия, дорогая! – воскликнула Василиса Власьевна. – Не волнуйтесь, пожалуйста! Я слежу за его режимом. Аппетит у него отменный!

«Оречка – это Орест, – только сейчас доехал Егор. – А Климентия – его мамаша. Поэтому Василиса перед ней так и заискивает!»

– Где же отменный? – высокомерно фыркнула мама маршала безопасности. – Вот вчера забегал, всего один пирожок скушал! И тот с трудом.

– Так он же, уважаемая Климентия, вчера заходил к вам после приема. Обед длился три часа, двенадцать перемен блюд.

– Ты-то почем знаешь, сколько у них там перемен было? – вдруг с такой резкостью и высокомерием вздернула голову Климентия, что вместо трех подбородков у нее осталось лишь два. – Тебя небось отродясь на такие мероприятия не приглашали. Для таких, как ты, этот мир закрыт. Твое место у доски.

«Сейчас Василиса взорвется», – был уверен Егор, но ошибся. Гувернантка отреагировала подобострастным хихиканьем, словно мама Ореста отпустила невинную шуточку. Собачка хлюпнула, чавкнула и зарычала, показывая гувернантке зубы, с которых на скатерть капало розовое от варенья молоко.

– Как твоя подопечная, успехи-то делает? – снисходительно-хамским тоном осведомилась Климентия.

Егор явственно расслышал, как у Василисы громко забурчало в животе. Она тут же затараторила:

– Грандиозные, впечатляющие успехи! Целыми днями занимаемся. Девочка так увлечена учебой! Вот, например, сегодня решила сто примеров и написала два сочинения подряд.

«Во врет! – возмутился Егор. – Она Зою сегодня вообще не видела. Зачем лапшу понапрасну на уши вешать? Себя, что ли, в выгодном свете пытается выставить?»

Василиса тем временем продолжала:

– До меня девочка была совершенно равнодушна к наукам. Да оно и понятно – тлетворное влияние няни. Совершенно, признаюсь вам, дикая и необразованная женщина. И пренеприятная особа.

– А Оречка, – поджала густо напомаженные губы Климентия, – говорит, что и Константин, и покойный Карл всегда Ли-Ли Павловну очень любили и уважали.

Василиса закашлялась. «Так тебе и надо, злая вобла! – Егора позабавила ситуация. – Вот теперь выбирайся из ямы, в которую сама прыгнула». Он с большим интересом ждал гувернанткиного ответа. Той, видимо, в голову ничего путного не приходило, и она, стремясь выиграть время, потянулась к блюду за третьим куском кекса. Пусенька разъярился. Вынашивая какие-то свои планы относительно этого десерта, он вскочил на стол и с рыком атаковал гувернантку. Челюсти его сомкнулись на ее пальце.

Егора оглушили визг, вопли и звон бьющейся посуды. Василиса Власьевна, на мгновенье утратив контроль над собой, от души врезала Пусику в ухо. Тот, голося как резаный, кубарем полетел на пол и забился под стол. Мама маршала безопасности трагически возопила и с быстротой, удивительной для ее габаритов, полезла спасать своего ненаглядного друга.

Егор от досады начал терзать ни в чем неповинную «мышку». Стрелка курсора нервно затанцевала на экране, переходя с лица Климентии на лицо Василисы. Такой момент был упущен! Загнав себя в угол неосторожным выпадом в адрес няни, гувернантка в смятении могла выболтать что угодно, только бы увести разговор от опасной темы. И именно тут в ситуацию влез больной на всю свою собачью голову Пусик. Сейчас мамаша Ореста вообще Василису выгонит.

Климентия, однако, после длительных сюсюканий и пришепетываний гувернантки сменила гнев на милость. Конфликт уладился. Пусика бережно опустили в корзинку, которую Климентия именовала «его постелькой». Пусик вылезать наружу больше не стал. Кажется, трепка, полученная от гувернантки, произвела на него сильное впечатление.

Две дамы, успокоившись и наведя при помощи горничной порядок на столе, продолжали неторопливое чаепитие. Егор ловил каждое слово, но ничего интересного не услышал. Хозяйка выбрала крайне застольную тему для разговора. Обе взахлеб обсуждали особенности пищеварения дражайшего Пусика.

Василиса Власьевна с приторно-внимательным выражением разыгрывала большое участие к желудочно-кишечным проблемам «сердечного друга», хотя к еде больше не притрагивалась. Судя по ее шумным и частым сглатываньям, которые четко воспроизводили колонки компьютера, к горлу ей то и дело подкатывала тошнота.

Час спустя разговор начал сам собой затухать. Гувернантка, ласково попрощавшись с любезной хозяйкой, послала воздушный поцелуй выглянувшему из корзинки Пусику и ушла. Егор снова насторожился. Вполне возможно, теперь она все-таки встретится с Зоей. Но Василиса Власьевна прибыла на имперскую кухню.

Это было огромное помещение, уставленное столами, гигантскими плитами, жаровнями и мойками. Егору бросился в глаза огромный камин с вертелом – в таком при необходимости хоть целого быка можно зажарить. От гигантских кастрюль поднимался пар. На сковородках шипело и скворчало. Столы ломились от разнообразной нашинкованной и нарезанной снеди, ждущей момента, когда ее приготовят.

Подозвав повара в накрахмаленном белом колпаке, Василиса спросила:

– Кориандр Абрикосович, как там мой заказ?

Круглое розовощекое лицо Абрикосовича расплылось в угодливой улыбке:

– Как обещано, так и сделано. Все в лучшем виде.

Куда-то сбегав, он вернулся с двумя большими корзинами. Две белоснежные салфетки заботливо прикрывали их содержимое.