Она легкой походкой прошла по комнате.

– Нельзя же быть такой грубиянкой… – подметил я, поймав ее за руку и притянув к себе.

– Пусти! – завредничала Лина. – Пусти, или я закричу…

– Не будь идиоткой! Если начнешь верещать, я тебя точно поцелую.

Я провел правой рукой по ее бедрам.

– А ты и впрямь соблазнительная штучка, – сказал я, все еще глядя на нее вожделеющим взглядом. – Неужели готовилась к нашей встрече?

– Я тебя не ждала…

– Мне почему-то кажется, что ты обманываешь…

Моя рука проскользила по ее стройной ножке, стремглав метнулась ниже колена и резко поднялась вверх. Лина машинально дернулась, но скорее не от моего наглого поведения, а от неожиданности.

– Господи, что ты делаешь? Там мой бархатный черный тюльпанчик, – почти полушепотом произнесла она. – Ты грубое животное! Аккуратнее, а то сорвешь его лепестки. Нет! Нет… Нельзя же так неосторожно… Что мне делать? Что делать? Вырваться… Но зачем же спешить? Может, собираешься его только погладить и ничего плохого не сделаешь… Господи, до чего же приятно…

Когда мои пальцы уже не могли подниматься выше, то они не только не показались ей грубыми, а даже наоборот, оказались необычайно мягкими и нежными, чье прикосновение к заветному бутону очаровательного цветка было намного приятнее ее собственных ласк.

От нахлынувшего возбуждения она даже забыла, что я ровесник ее матери. Как ни странно, но ее уже не интересовал мой возраст. Ей не хотелось, чтобы я убрал руку и позволил ей одеться. Почувствовав, что мои пальцы начинают пробиваться сквозь бахрому лепестков ее черного тюльпана, пытаясь по внутренней части стебелька добраться до самых его корешков, она широко расставила ножки.

– Лучше помочь такому наглецу, как ты, – в блаженной истоме пролепетала Лина. – Иначе на моей полянке, среди густой растительности, будет много помятой травы.

– Встань на колени! – все тем же повышенным тоном произнес я.

Линочка послушно опустилась на ковер.

– Отвернись! – снова скомандовал я.

Она посмотрела в противоположную сторону.

– Вся отвернись.

Она послушно повиновалась.

– Теперь встань на ноги, а пальцами рук попробуй дотянуться до пола.

– Мне стыдно, – полушепотом проговорила Лина.

Она все-таки не посмела меня ослушаться.

Я снова начал подбираться к ее заветному цветку.

– Тебе нравится? – спросил я, с особой осторожностью раскрывая бархатные лепестки.

– Мне очень стыдно… – притворно повторила Лина.

– Нравится или нет? – настойчиво переспросил я. – Если неприятно, то могу прекратить…

– Не останавливайся! Прошу тебя, только не останавливайся… – задыхаясь от возбуждения, проговорила она. – Мне безумно хорошо! Господи, так хорошо мне еще никогда не было…

– Ах, детка! – самонадеянно произнес я. – Ты ведь, наверное, хочешь, чтобы я сделал тебе что-то наиболее приятное?

Я протянул руку к ее груди и потрогал набухшие от возбуждения соски.

– Конечно, хочу! Очень хочу… – воскликнула Линочка.

– Твоя пушистая подружка уже достаточно влажная, и она превосходно себя чувствует… К сожалению, мой дружочек совсем засох! Он похож на спелый огурчик, которого забыли на грядке под лучами палящего солнца, а потом безжалостно бросили в темный холодный чуланчик.

– Что я должна сделать?

– Для начала выпусти его на свободу.

Лина не хотела, чтобы я, хотя бы на миг, прекратил ее ласкать, но она снова опустилась на колени и опять повернулась в мою сторону. Не дожидаясь, пока я что-то скажу, она поспешно расстегнула молнию на моих джинсах.

– Чтобы твой дружочек не погиб от засухи, его, наверное, нужно чуточку смочить? – испытывая постыдную неловкость, спросила она.

– Надеюсь, на твоих мягких пухленьких губках найдется немного влаги?

– Но если только чуть-чуть… – проворковала Линочка.

Она покорно склонила голову.

– Какая же ты умница! – похвалил я. – Никогда бы не подумал, что мне посчастливится обнаружить твой скрытый талант. Будь я трижды неладен, но из тебя получится замечательная шлюшка…

В тот злосчастный день лишь усилием воли я смог погасить нестерпимый огонь природного инстинкта. Я резко оттолкнул Лину и, не проронив ни слова, вышел из квартиры. Я до сих пор так и не знаю, что руководило мною больше всего: разум или глупость? После той нелепой ссоры я, конечно же, не прекратил приходить к Оксане и, разумеется, встречался с ее дочерью. Лина делала вид, что между нами ничего не произошло. Я тоже не упоминал о случившемся, но все хорошее, что когда-то было между нами, постепенно потеряло былую значимость. С тех пор при каждом моем появлении Лина раздраженно ходила по квартире. Она откровенно презирала меня и ненавидела. Я осмелился отвергнуть ее любовь, растоптал ее чувства и не оправдал радужных надежд насчет денежного вознаграждения. Как и большинство сексуально озабоченных пышногрудых девиц, в жилах которых бурлит неуемная кровь взбесившейся самки, она не могла простить мне позорное поражение. Я же с того времени имел все основания предполагать, что она от случая к случаю исполняла роль девочки по вызову. Предрекал ей незавидное будущее среди смазливых путан в одном из городских борделей, скрывающихся под красочными названиями: «Поцелуй Венеры» или «Сказки Шахерезады».

Таким образом, кто бы ни открыл дверь, мое появление у Шуваловых все равно было бы нежелательным. Я отчетливо это осознавал и подспудно был готов к любым неожиданностям.

Подойдя к дому Виктора Петровича, я решительно вошел в его подъезд и, воспользовавшись лифтом, вскоре поднялся на седьмой этаж.

Даже моего богатого воображения не хватило на то, чтобы я мог подумать о встрече с пожилой блондинкой среднего роста, не худой и не толстой, с пучком мокрых волос на голове. Только что, приняв горячую ванну, она так сильно распарилась, что стала походить то ли на розового поросеночка, то ли на вареную свеклу. Машинально сопоставив некоторые факты, я перестал сомневаться в том, что блондинка провела эту ночь в Оксаниной квартире.

– Что вам нужно? – спросила она недовольным голосом. – Дома никого нет. Я одна…

Она встала в дверном проеме и, по всей вероятности, не имела ни малейшего желания пропускать меня внутрь. Я даже удивился тому, что она все-таки соизволила выйти на лестничную площадку, а не стала разговаривать со мной сквозь замочную скважину.

– Громов Михаил Николаевич – друг семьи… – представился я.

Мое имя не произвело на нее никакого впечатления.

– Я видела вас на кладбище, – сказала блондинка, окинув меня пренебрежительным взглядом.