Она села и стала неотрывно смотреть на загородившие проход груды меловых глыб, словно пытаясь силой своей воли неким волшебным образом освободить путь из пещеры.

И тут ее осенило. У нее оставался единственный шанс — использовать мощь своей мысли.

Она ничего не рассказывала об этом графу, опасаясь его непонимания и неприятия этих якобы фантазий.

Когда брат приезжал в отпуск из Индии, она буквально засыпала его вопросами о способностях, которыми обладали индийские факиры. О том, как они творили чудеса, которым никто не находил объяснений.

— Многие из них обладают даром гипнотического воздействия, — объяснял Ричард, — но помимо этого они, несомненно, пользуются таким способом передачи информации на расстоянии, который до сих пор на Западе никто не применяет.

— И каков же он? — нетерпеливо выспрашивала Пурилла.

— Это трудно объяснить, но каким-то необычайным способом они в состоянии передавать свои мысли на большие расстояния, — начал свой рассказ брат.

Пурилла не перебивала, и он продолжал:

— У нас служил один сипай. Однажды он пришел ко мне и, рассказав о смерти своего отца, попросил у меня отпуск. Поскольку я знал, где жил его отец, а было это почти за три сотни миль от нас, я поинтересовался, как же он узнал про смерть старика.

— Он умер прошлой ночью, капитан-сахиб.

— Прошлой ночью! — воскликнул я. — Но как же ты смог узнать об этом?

— Мои брат и сестры сказали мне это, капитан-сахиб.

— И как же ты поступил? — спросила Пурилла.

— Конечно, я отказался отпустить его под таким очевидно лживым предлогом, — ответил Ричард. — Но две недели спустя мне и вправду сообщили о смерти его отца. И умер он действительно в точно указанное индусом время!

Пурилла вспомнила об этом необычном виде телепатии и решила, что, если она не хочет умереть в темной пещере, ее единственным шансом выжить должна стать попытка мысленной связи с мужем.

Вспомнила она и то, как часто, когда они бывали рядом, она легко читала его мысли. А время от времени граф, казалось, и сам догадывался, о чем она думала до того, как успевала что-нибудь ему рассказать.

— Я должна это сделать! — громко произнесла она. Закрыв глаза, она сосредоточилась на своих чувствах к нему, вложив в свой мысленный порыв всю любовь, какую хранила в своем сердце. Она сконцентрировала все силы, всю волю, пытаясь сообщить ему о случившейся с ней беде.

Часом позже граф беспокойно вышагивал по комнате.

Раза три или четыре он выходил в холл, спрашивал у лакеев, не появилась ли ее сиятельство.

Он не мог понять, почему на душе у него становилось все неспокойнее и неспокойнее.

Здравый смысл говорил ему, что она отсутствует не столь уж долго, и если ее расстроил услышанный ею диалог между ним и герцогом, она скорее всего не вернется домой до самого вечера, как это уже случалось, когда они были в Литл-Стентоне.

Потом ему стало казаться, будто он слышит, как она зовет его.

«У меня разыгралось воображение, — решил он, — вряд ли с ней может что-нибудь случиться в наших краях».

Но незаметно к нему подкралось ощущение опасности.

Литтон пробовал не обращать на него внимания, убеждал себя в нелепости подобных мыслей, в том, что все это лишь игра воображения, но ощущение не пропадало. Наоборот, скоро он уже целиком был поглощен этим чувством нависшей над ней опасности и не мог думать ни о чем ином. Он понял — надо действовать.

Перед его взором стояло лицо Пуриллы, обращенное к нему, ее голубые глаза, молящие о помощи, беззвучно шевелящиеся губы, словно пытающиеся рассказать ему о чем-то важном.

— Будь я проклят, она в опасности — и я знаю это! — вскричал он.

Он схватил звонок, и на зов прибежал лакей. Спустя четверть часа граф и три грума уже оседлали лошадей и двинулись прочь от дома.

— Бойд и я пойдем через заросли кустарника, — распорядился он, — один из вас направится на запад от леса, на случай, если ее сиятельство будет возвращаться той дорогой, а другой пусть двигается через фруктовый сад и осматривает подходы к дому с восточной стороны.

Грумы поскакали прочь, граф же, сопровождаемый Бойдом, своим главным конюхом, двинулся дальше по еле заметной тропинке, которая пролегала среди цветущего кустарника и вела в сторону леса.

По мере движения ощущение, будто Пурилла зовет его, все усиливалось, и теперь он почти как безумный стремился вперед. Девушку необходимо было найти как можно скорее, иначе он потеряет ее навеки.

В его мыслях отсутствовала всякая логика. Он оказался во власти некоего побуждения, возникшего, казалось бы, из ничего, без всяких на то причин.

Ему чудилось — она молит его найти ее, и это заставляло его подстегивать коня, беспрерывно оглядываясь по сторонам в надежде увидеть мелькание белого платья Пуриллы между стволами деревьев.

Но он ничего не видел, только где-то наверху мирно порхали голуби. Когда они достигли края леса, солнце начало садиться, и Литтон с мучительной болью подумал, что не сумеет найти Пуриллу до темноты.

Лес поредел, и граф, оказавшись на краю поляны, остановил коня.

— Могла ее сиятельство уйти так далеко, как ты думаешь, Бойд? — обратился он к конюху, чувствуя необходимость поговорить с кем-то, лишь бы унять свою тревогу.

— Далековато, правда, милорд, но ее сиятельство могла увлечься прогулкой, а то и просто задуматься. Тогда она непременно должна была добраться до того мелового холма, вон там, впереди.

— Пойдем посмотрим, — сказал граф.

Он пустил коня по заросшему полю и вверх на холм, возвышавшийся перед ними.

С противоположной стороны его, совсем близко, видны были небольшие холмистые пригорки, далее местность переходила в низину, по которой текла небольшая извилистая река, исчезавшая за горизонтом.

Вид с холма открывался великолепный, но графа интересовала лишь маленькая фигурка, которую он так тщетно искал. Поскольку ее не было видно и отсюда, он повернулся к Бойду и с отчаянием в голосе спросил:

— Что же теперь делать, Бойд? Как ты думаешь, может быть, другие встретили ее?

— Если бы так, милорд, они протрубили бы в рог. Я так велел, у них у каждого есть рог.

— Это ты хорошо придумал, — похвалил его граф. Он замер и прислушался, надеясь и не надеясь различить звук рожка, доносящегося с одной или другой стороны леса.

Потом поднял поводья и собрался уже ехать дальше, как Бойд внезапно поднял вверх руку.

— Ого, похоже, что-то слышу, милорд.

Граф замер.

— Но я ничего не слышу.

Тут конюх воскликнул:

— Вот оно, снова, милорд! Право слово, собака лает!